Остров

Смерть оленя – не драма. Ибо к тому моменту, когда человек достает нож, чтобы убить оленя, тот, в некотором смысле слова, уже не олень. Это уже не то полное силы, грации и внутренней свободы животное, которое, волею природы, обречено противостоять человеку в тундре. Это безжизненное, безразличное ко всему тело. Стреноженные олени уже не сопротивляются, словно, связав оленя, лишив его подвижности, человек раздавливает его волю. Случается, что связанные олени умирают сами, как бы упреждая неизбежную смерть. Ибо жизнь оленя – движение.

Олень не переносит и боится человека, чувствуя, должно быть, что тот – не зверь, не птица, но Существо.

Оно, в отличие от каждого зверя, создано природой без ясного предназначенья, но наделено могуществом хитрости. Оно не слишком сильно, но не по силе властно, а порою и жадно, и жестоко. Олени знают, что человек – особое творение, исторгнутое из братства природных существ и, как все звери, сторонятся его, как выпавшего из братства.

Олени очень любят грибы, но, при всей гурманской склонности к ним, не притронутся к грибу, оскверненному прикосновением человека. Когда люди появляются, олени идут в противоположную сторону. На этом основана вся тактика оленеводства. Это удивительно услышать впервые, но дело обстоит именно таким образом. И оленьи упряжки, одинаково легко летящие по снегу и по кочковатой равнине тундры с оленеводом в нартах позади – на самом деле, не более, чем иллюзия содружества. Достаточно приглядеться к разросшимся, словно декоративным, покрытым бархатистой шерсткой рогам ездовых быков, чтобы почувствовать какой-то подвох. Это не боевые рога. Да и сами олени как-то чересчур уж смирны. И действительно, в них убит инстинкт, заключающий в себе волю зверя к борьбе и потребность в свободе. Они – кастраты.

И всё же в тундре еще можно стать свидетелем настоящей, захватывающей и первобытной драмы – единоборства Оленя и Человека. Драмы не было бы, если б исход борьбы был стопроцентно предрешен. Да, человек в принципе сильнее оленя. Он орудует страхом – оружием, оленю неведомым. Но, случается, оленю удается победить страх. И тогда мы становимся свидетелями драмы совсем иного порядка – торжества свободы.

И я видел, как Олень победил Человека. Один – из полутора тысяч, оказавшихся в загоне – пошел прямо на Существо, на стену страха, сотворенную им из железной сетки, непереносимых запахов потного тела, табака, бензина, краски и оленьей крови – и неистовым, беспощадным ударом разодрал её.

О свободе слишком много наговорено за последние двести лет. По всему миру, как устрашающие металлические конструкции, высятся политические модели свободы. Порой они смахивают на заржавевшие железные клетки.

После случая с оленем я думаю, что свобода означает по сути одно – победу над страхом.

Это частное, но глубокое убеждение.

В конце лета заканчивается время свободного кочевья оленей по тундре. Их собирают, загоняют в кораль и просчитывают, заодно делая прививку вакциной, убивающей яички овода, которые, развившись до стадии личинок, начинают пожирать шкуру оленя, проделывая в ней ходы, чем причиняют человеку ущерб, а зверю – страдание. Но олени не верят человеку и не знают об альтруистической подоплёке этой процедуры. Поэтому так трудно загнать в ловушку стадо оленей, привыкших к вольному пространству тундры. Это задача, требующая непредставимого для городского человека упорства, физической выносливости и первобытной хитрости. На загон может уйти полдня, целый день. Иногда, если особенно не повезет, если спугнуть оленей, то ловушку (а это сотни метров толстой мокрой сетки и, наверное, тонна деревянных столбов), приходится переносить за несколько километров и расставлять в другом месте. Олень не попадает дважды в одну западню.

Утро. Впервые, кажется, на землю лёг иней. Несколько минут было солнце, все пространство тундры засверкало. Особенно красив иней на крошечных лиловых колокольчиках. Скоро осень.

Мы ждем. Времени нет, это одно бесконечно-растянутое мгновение: ветер, дующий в ухо, мутно текущее небо, проступающее в размывах туч тусклое солнце. Обрывает эту затянувшуюся паузу появление оленьей упряжки на вершине плоского холма: объездчики гонят стадо. Оно уже близко.

Олени потревожены. Появившись на гребне холма, они несколько минут раздумывают, не уйти ли им поверху резко вбок, но там – силуэт человека на нартах. И они делают то, чего мы ждали от них: спускаются в долину тундровой речки, незаметно для себя втягиваясь в раструб огромной верши, расставленной как раз на пути их хода по низине. Здесь никто не беспокоит их: олень должен сам войти в свою неволю.