Остров

– Это что, – сказал Сашка. – Снится мне сегодня ночью, что прихожу я в гастроном, а там провианту всякого – глаза разбегаются. Колбасы, мясо, сыры, балыки, икра в бочках... Но что интересно – дают все это не за деньги, а за железнодорожные билеты. Они вроде деньгами стали. Шарю я по карманам – нет билета. И только тут вспоминаю – ведь «зайцем» еду, билета у меня и не было...

ГЕНА. Если и можно было говорить о каком-то удовольствии от всех наших дорожных приключений, то водка, спрятанная в моем чемодане, все портила. Мне ее было не жаль, но дело-то в том, что деньги на нее собирали все наши ребята и вернуться ни с чем – это не по-людски, а с другой стороны, молчать о том, что у тебя кое-что припрятано... Тоже ни в какие ворота.

Неприятная ситуация, и как из нее выбраться, я даже не представлял. Но, услышав слово «спирт», брошенное кем-то, я вдруг понял, что мои запасы могут здорово кому-то пригодиться.

– А что, – спросил я, – водка тоже этих самых микробов убивает?

– Может, и не убивает, – ответил Алик, – но настроение она им портит.

– Она глушит их, они потом очень долго в себя прийти не могут, – уточнил Федор.

– Не она глушит, а они ее глушат, – закончил обсуждение Афоня. – Что же, по-твоему, микробы дураки, что ли...

Я вернулся в купе, достал из-под лавки литровую банку, долго протирал ее в тамбуре снегом, пока пальцы совсем не задубели от холода. Когда я снова вернулся в купе и наклонил чемоданчик над банкой, струя «Столичной» потекла по его боку, по полке, закапала на пол. Рискнув, я наклонил чемодан сильнее, и струя водки брызнула в банку. Наполнив ее до краев, я поставил чемодан на место, не удержавшись, отхлебнул глоток. Он бы все равно расплескался. Да и надо же попробовать, что везешь. Оказалось, все правильно, водку.

И тут началось самое интересное. С грохотом распахнулась дверь, и в вагон вбежала радостная наша проводница под названием Оля, а за ней, хотите верьте, хотите нет, две довольно-таки при возрасте тети и цыганка. Широкий подол, цветастое платье – в общем, все, что полагается. А ребятам только потешиться дай. Начали хлопать ту цыганку по плечам, подбадривать, не робей, мол, старуха.

– Чего столпились? Не собирайтесь – коридор должен быть свободным, – твердо так сказала одна тетя, и мы поняли, что она в курсе. И сразу всем стало легче. Нашелся человек, который возьмет это дело на себя. – Аптечка есть? – спросила она у проводницы.

– Есть вообще-то ящичек... Я сейчас!

– Захватите несколько постельных комплектов. И включите титан. Пусть ребята снегу принесут. И халаты хорошо бы достать. Спросите у буфетчицы. У нее должны быть. Может, у пассажиров есть карманные фонарики – несите, сколько найдете!

Команды из этой тети сыпались, как из мешка. Бедная Оля не знала, с чего начинать.

– Врач? – спросил я.

– Врач, – кивнула Оля. – Зубной.

– А вторая?

– Фельдшер из зверосовхоза... Так что, братцы, у меня только на цыганку надежда. Говорит, что и счет потеряла, сколько родов приняла. Ой, Гена, там эти цыгане такой гвалт подняли – ужас. Все решали, кого послать. Одна до сих пор ревет, обиделась, что не ее... Ужас.

Оля умчалась к буфетчице, а у меня свое дело – водку вручить славной родовой бригаде. Дождался я, пока разберутся ребята с поручениями, и пошел к пятому купе. Прислушался – только шорох. Ну, думаю, самый раз. Постучал. Молчат. Опять постучал. Открывают. Выглянула тетя – зубной врач.

– Чего тебе? – спрашивает.

– Вот, – говорю. – Гостинец. Может, сгодится.

– Что это?

– Врачу положено знать этот запах. Водка.

– Что?! – аж зашлась она.

– Водка.

Взяла тетя мою банку, понюхала, на язык попробовала, странно так посмотрела на меня, чмокнула в щеку и перед самым носом дверь задвинула.

Ну, порядок, думаю. Прямо жить легче стало.

РОДИЛАСЬ ДЕВОЧКА НАДЯ. Необычайная весть быстро разнеслась по всему составу. О том, что у Тани вот-вот могут начаться роды, знали не только в каждом купе – об этом уже знали на станциях Тихой и Взморье, знали в Южном, но помочь ничем не могли. Лишь наутро обещали выслать с продуктами отряд лыжников, а вместе с ними акушерку поселкового роддома. Дадонов, выбравшись наверх, снова связался с Южным, но оттуда сообщили, что вертолет с соседней заставы не нашел ни поезда, ни железной дороги. Кроме сплошной снежной круговерти летчик ничего не увидел.

В поезде наступила полная тишина. Казалось неудобным громко разговаривать, гоготать. Даже выходя в тамбур покурить, люди осторожно прикрывали за собой двери. Все чувствовали какую-то причастность к событиям в седьмом вагоне. И десятый раз, перебирая содержимое чемоданов, люди надеялись найти хоть какую-нибудь мелочь, которая могла бы пригодиться.