Остров

БЕЗ НАЗВАНИЯ. Коля медленно, словно превозмогая страшную усталость, закрыл дверь и тщательно задвинул щеколду. Оля смотрела на него выжидательно и улыбчиво. В ее улыбке были и насмешка, и поощрение, и любопытство – мол, очень даже интересно, что дальше будет? Да и знаешь ли ты, что делать? Да и сможешь ли ты, мальчик, сделать все, что нужно, ничего не обесценив, не навредив себе же?

Он подошел к ней вплотную и остановился. То, что должно было сейчас произойти между ними, казалось ему настолько диким и противоестественным, что он был почти в панике. Он знал – отступать нельзя, если он хочет, чтобы его уважали, если он сам себя хочет уважать. Теперь, когда наступил момент, к которому он так стремился, Коля вдруг понял, что совершенно не готов к нему. Купе с двумя огоньками свечек, Оля, напряженно сидящая на нижней полке, он сам, застывший в какой-то неудобной позе, – все это Коля видел как бы со стороны и чувствовал себя третьим. Он наклонился и задул обе свечки сразу. И облегченно перевел дух – третьим был свет.

– Что ты задумал? – спросила Оля.

– А ты не догадываешься?

– Понятия не имею.

– Снимки буду печатать.

– А красный фонарь тебе не нужен?

«А тебе?» – хотел спросить он, но не решился. Оля продолжала сидеть, и обнимать ее в темноте, стоя, было неудобно. Тогда Коля сел рядом. Он мучительно искал слова, чувствуя, что должен сказать что-то мужское, независимое, такое, чтобы она сразу поняла... Что она должна понять, Коля не знал.

Вся сложность была в том, что Коля хотел сказать свое. Чужие слова у него были, их всегда навалом, но он не мог решиться произнести их, потому что те слова говорили другие люди, для других и в другом месте. Произносить слова, сказанные кем-то кому-то, казалось ему неприличным, чуть ли не позорным.

– Оля, – начал он. – Понимаешь...

– Ну?

– Оля...

Он гладил ее по лицу, целовал в губы, в глаза, в теплую шею с пульсирующей жилкой, а Оля сидела неподвижно, лишь иногда наклоняя голову или чуть поворачиваясь, чтобы ему было удобнее.

– Оля, я люблю тебя, – быстро сказал он и с отвращением ощутил фальшь этих слов. Не потому, что он не любил ее, нет. Коля влюбился, и это давало чувство правоты. Ему казалось, будто именно этих слов требовал какой-то официальный, противный ему ритуал, и он был просто вынужден произнести их. Коля столько раз слышал их по радио, в кино, они носились в воздухе, как заеложенная фраза из старого анекдота. Коле хотелось найти слова, которые бы отразили то, что чувствовал он, а не кто-то другой, слова, которых бы еще никто никому не говорил, которые бы навсегда стали их паролем, их тайной, клятвой.

Но он не нашел их. Он не знал еще, что таких слов нет.

– Понимаешь, – сказал он, – я... в общем, я люблю тебя.

А Оля будто ждала именно этих слов. Будто они уже были для нее и клятвой, и паролем. Она засмеялась и, подняв руки, обняла его. Коля почувствовал облегчение – закончился еще один неприятный этап. И снова казнясь фальшью, но теперь уже не слов, а действий, он начал расстегивать пуговицы на ее платье, с ужасом думая о том моменте, когда и это останется позади.

– Подожди, я сама...

Коля опустил руки и услышал... беспомощно и опустошенно зашелестело платье.

– Ну, что же ты... Взялся, так помогай...

Услышав этот ее смех, Коля вдруг успокоился. Это был не дневной смех, которым смеются на улицах, за столом, это был ночной смех, наполненный сговором, тайной, их общим грехом. Негромкий смех, которым смеются вовсе не потому, что смешно. Были в этом смехе какие-то ночные правила, которые все, что происходило между ними, делали естественным и закономерным.

Коля засмеялся и с радостным изумлением понял, что у него такой же ночной смех. Значит, и он усвоил эти новые для него правила, значит, все, что он делает, естественно и правильно. Он наполнялся какими-то соками – счастливыми, тревожными, древними и молодыми соками, он лишь сейчас понял цель, ради которой родился, и, достигнув которой, можно умереть.

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ. Таня лежала, запрокинув голову, и лицо ее при желтом свете свечи казалось застывшим, вся она была неподвижной, только ладони скользили, скользили по животу, словно разговаривая с ним, упрашивая, умоляя о чем-то...

– Что, Таня? Что?! Не слышу! – Борис наклонился к самым ее губам.

– Позови кого-нибудь... Кажется, началось...

Когда Борис распрямился, Кравец со второй полки прямо перед собой увидел его бледное лицо, мигающие ресницы – он увидел перед собой мальчишку, испуганного и беспомощного.

– Побудьте с ней, – сказал Кравец. – Схожу узнаю.

– Что узнаете? – Борис не заметил даже, как перешел на «вы». Раньше, когда он говорил старику «ты», это казалось ему выражением симпатии.

– Может, среди пассажиров есть врач. Вообще-то я на вашем месте давно бы узнал это. Время было. Не знаю, чего вы ждали.

– Как же вы узнаете?

Кравец внимательно посмотрел на Бориса.