Остров бесконечной любви

– Представляю, как вытянется физиономия у твоего исповедника, если ты признаешься, что общаешься с духом черной рабыни, – веселилась она.

– Не говори так, Клаудиа, – отвечала монашенка. – Я и так чувствую себя ужасно.

О чем говорят эти женщины? Пабло огляделся по сторонам. Вокруг больше никого не было, за исключением девочки, сидевшей на пороге.

Мальчишки, уходившие в дом, выбежали снова: они вопили и рубили своими мачете испанских колонизаторов. Пабло не смог дослушать разговор до конца. Он заметил только, что проститутка на прощание дала монашенке какую-то бумажку, и та ее спрятала. А потом повела себя еще более странно: посмотрела на кучи мусора и перекрестилась. И сразу же покраснела от смущения и почти с яростью перекрестила баки, а потом пошла прочь.

О господи, что за странные вещи творятся теперь на этом острове!

Пришли ночи дождей и дни зноя. Изобрели новые лозунги, а прежние запретили. Были демонстрации, организованные правительством, и были молчаливые жалобы по домам. Поползли слухи о покушениях, а с трибун зазвучали речи, их опровергающие. Со временем Пабло начал все забывать. Он забыл свои первые годы на острове, страстное желание понять его язык, бесконечные вечера, проведенные за перетаскиванием белья; забыл университетские годы, когда он разрывался между тремя жизнями: изучал медицину, тайком встречался с Амалией и занимался подпольной борьбой; он забыл про документы, сыреющие в баке на крыше… Но свою ненависть он не забыл.

В самые темные ночи грудь его стенала от давней боли. Ураганы, засухи и наводнения – он побывал свидетелем всего этого в то время, когда его жизнь с каждым годом имела все меньше смысла. Теперь страна входила в новый этап, который, в отличие от предыдущих, выглядел таким распланированным, что даже имел свое название: «Особый период войны в мирное время». Нелепое, напыщенное выражение, – ярился Пабло, пытаясь угомонить свой желудок, изнывающий от одиночества. Никогда прежде не чувствовал он в себе такого голода – свирепого, властного, постоянного. Может быть, из-за этого ему и не дали уехать? Чтобы уморить его медленной смертью?

Старик открыл дверь и уселся на пороге. Соседние дома стояли темные, беззащитные перед очередным из бесконечного ряда отключений. По улице гулял легкий ветерок, доносящий неясный шепот пальм из Центрального парка. Светлые тени наполовину закрывали лунный диск, превращаясь в закопченные кружева. Ему отчего-то вспомнился Юан. В последнее время Пабло много о нем думал – может быть, потому, что годы научили его ценить мудрость прадедушки.

«Как жаль, что я мало брал от него, когда он был жив, – сказал Пабло сам себе. – Но так наверняка случается со многими. Слишком поздно мы отдаем себе отчет, как сильно любили мы наших стариков, как много могли они нам дать, а мы, по своему наивному недоумию, не сумели это принять. Однако след этого опыта не смывается, он так или иначе в нас остается».

Пабло нравилось произносить такие монологи. Как будто он снова разговаривает со старым мамби.

Ветер подвывал, как привидение. Пабло непроизвольно поднял голову: звезды кувыркались среди облаков. Он пристальнее вгляделся в ночное небо. Светящиеся точки двигались то быстрее, то медленнее, собирались в стайки и как будто водили хороводы, а потом объединялись в одно большое тело и вдруг разлетались во все стороны, точно в фейерверке… но это был не фейерверк.

– Акун, – беззвучно позвал Пабло.

Улица была безлюдна, хотя старику и показалось, что он видит чей-то силуэт в проеме соседней двери. Это живой человек?

– Акун, – тихо повторил он.

Звезды пришли в движение, они собирались в причудливые фигуры – животное… быть может, лошадь. А сверху человекоподобная гора – воин.

– Акун.

И в ответ он услышал шепот:

– Паг Ли… Лу-фу-чай…

Белесое видение шевельнулось в полутьме. Пабло улыбнулся:

– Акун.

Облачное веко слегка приоткрыло лунный глаз, и свет пролился на духов, гуляющих среди живых. От земли донесся запах родного дома: этот аромат напоминал супы, которые готовила матушка, тальк, которым присыпал себя после ванны отец, морщинистые руки прадедушки… Ночь теряла силы, словно душа приговоренного к смерти, но Паг Ли почувствовал новое неизбывное счастье.

Дух оказался совсем рядом и посмотрел на Пабло с бесконечной нежностью, которую не истощили и годы, проведенные в смерти. Ледяные руки прикоснулись к щекам старика. А потом прадедушка наклонился и поцеловал его в лоб.

– Акун! – всхлипнул Паг Ли, внезапно ощутив себя самым бесприютным существом во вселенной. – Не уходи, не оставляй меня одного.

И поспешил прильнуть к груди прадеда.

– Не плачь, малыш, я здесь.

Он нежно покачивал Паг Ли, баюкая на своей груди.

– Мне страшно, дедушка. Я не знаю, почему мне так страшно…

Старый мамби сел рядом с ним и обнял рукой за плечи, как делал, когда Паг Ли был маленьким и прижимался к его груди, чтобы послушать о подвигах легендарных героев.

– Помнишь, как я познакомился с апаком Марти? – спросил Юан.

– Я помню, – ответил Паг Ли, вытирая слезы. – Но расскажи еще раз.