Остров бесконечной любви

Анхела вздохнула. Пепито, ее родное сердце, вот уже несколько недель живет в ином мире. Все началось вскоре после его предрассветного возвращения домой: мальчик пришел пьяный, вися на плечах у друзей. Мать была на грани сердечного приступа, она грозилась запретить любые ночные вылазки, но сыночку было хоть бы хны. Хотя Анхела махала руками, как вентилятор, и едва не надавала сыну оплеух, по его хмельному лицу блуждала улыбка.

И неожиданно – впрочем, чего еще было ждать при таком переполохе! – из малюсенького облачка возник Мартинико и тут же запрыгнул на посудный шкаф. С Анхелой случилась истерика, и это еще пуще раззадорило Мартинико. Мебель в мастерской пустилась в пляс, женщина кричала на обоих – на сына и на домового, пока наконец из спальни не выбежал перепуганный Хуанко.

– Мальчик стал мужчиной, – заключил он, узнав о первой причине неразберихи, хотя и не догадываясь о второй. – То, что он явился домой слегка навеселе, – это нормально. Пойдем-ка спать…

– Слегка навеселе?! – завопила Анхела, позабыв о времени и соседях. – Да он пьян в стельку!

– Так или иначе, он уже совершеннолетний.

– И что с того?

– Оставь парня в покое, – сказал Хуанко тоном, которым пользовался очень редко и который исключал всякие возражения. – Пошли спать.

Они так и поступили, прежде уложив сына и оставив несчастного домового без публики.

На следующий день Пепито проснулся и сразу же на целый час залез в душ – Анхела была вынуждена кричать, расспрашивая, что с ним. Парень вышел из ванной с невозмутимым видом и ушел, не позавтракав (небывалый поступок для человека, который ни за что не брался, не уничтожив сперва чашку кофе с молоком, полкраюхи хлеба с маслом и яичницу из трех яиц с ветчиной), оставив после себя облако одеколона, от которого у матери закружилась голова.

– У парня каникулы, – меланхолично отвечал Хуанко, когда Анхела жаловалась на позднее возвращение сына. – Вернется в университет – у него не будет времени даже сопли подтереть.

Однако до начала учебы оставалось еще два месяца, и молодой человек часами простаивал под душем, голося почем зря: «О тебе я пою и страдаю, для тебя вся моя любовь, для тебя, дорогая Мерседес, ах, зачем же ты пьешь мою кровь!» Была и еще одна песня, приводившая Анхелу в ярость своим жалостливым, забубенным тоном: «Не плачь по ней, не плачь, она была злодейка, не плачь по ней, могильщик…»

Теперь Анхела ненавидела гринго с собачкой пуще прежнего. Она была уверена, что это граммофонное воинство, вопившее на каждом углу, всех превратит в безумцев. Ее сын оказался в числе первых жертв, и ее очередь, несомненно, тоже скоро подойдет. Как может ей нравиться музыка, если она теперь слушает песни по принуждению, а не для удовольствия? В последние годы зараза этих бродячих трубадуров и адских автоматов, глотателей монет, заполонила город, словно библейская казнь.

– Проблема твоего Пепе заключается не в музыке, – перебила ее Гуабина однажды вечером, когда подруга завела свое всегдашнее нытье. – Здесь работают более мощные силы.

Анхела осеклась на полуслове. Каждый раз, когда соседка начинала прорицать таким вот тоном, дело пахло новым откровением.

– Не в музыке?

– Тут не обошлось без юбки.

– Женщина?

– Женщина, и не из приличных.

Сердце Анхелы подпрыгнуло в груди.

– Откуда ты знаешь?

– Не забывай, у меня тоже свой Мартинико имеется, – ответила мулатка.

Кроме мужа и сына, Анхела рассказала про существование домового только Гуабине. Хуанко, на глазах которого творились действительно странные вещи, допускал присутствие Мартинико, но сам никогда с ним не общался. А сын насмехался над рассказами матери, именуя их предрассудками. Только Гуабина приняла факт наличия домового без криков и изумления, как еще одно жизненное обстоятельство. Анхела открылась ей в тот же вечер, когда подруга рассказала про бессловесного духа, который является ей, если близится какое-нибудь несчастье.

– Женщина… – повторила Анхела, силясь свыкнуться с новой мыслью: ее сын больше не мальчишка, ее сын может влюбиться, может жениться и уехать куда-нибудь далеко. – Ты уверена?

Гуабина посмотрела в угол комнаты.

– Да, – подтвердила она.

И Анхела поняла, что ответ исходит от существа, для нее невидимого.

Леонардо вышел из дому раньше обычного. Двери на его пути раскрывались, точно шкатулки в подарочной лавке: бордели по всему кварталу готовились к приему клиентов.

Когда он дошел до дома доньи Сеси, дверь уже была открыта.

– Входи, – пригласила сама хозяйка в накинутом на плечи черном боа, с которым она никогда не расставалась. – Я предупрежу девочек.

Леонардо придержал Сесилию за локоть:

– Ты знаешь, к кому я пришел. Предупреди только ее.

– Не знаю, захочет ли она тебя сегодня принять.