Остров Чаек

Это хищная молодая лоза, осознала Хатин, из той породы, что плотно оплетает дерево, а после, когда само дерево, задушенное, истлеет, превращается в подобие пустого сосуда. Как и прочие дети, Хатин любила порой прятаться в таких – забиралась внутрь по отросткам, как по ступенькам.

Лицо у дерева было длиннее бессонной ночи и горше потревоженных грез. Глаза матово поблескивали безумием. Даже улыбка была не настоящей улыбкой, а просто прорезью, инкрустированной металлом и самоцветами.

– Все, что от тебя требуется, – на грубом подобии языка знати говорило дерево-Джимболи, – это лишь принести мне птичку. Птичку в клетке. Иначе…

Из переплетения лозы показалась худая смуглая рука. Она сжимала горшок в виде пузатого сановника. Урну с прахом – с погоста, где покоились предки градоначальника.

Глава 34. Зуб за зуб

Хатин резко вынырнула из состояния, в котором разум все воспринимал, как сон, и поняла, что видит: Джимболи шла за ними след в след, таясь по канавам, выжидая момента, чтобы поговорить с градоначальником, пока «Возмездие» не слышит. Она могла сдать их на первом дорожном посту, но испугалась, наверное, что в суматохе Риттербит может выпорхнуть из клетки.

Гвардейцы застыли в неуверенности, глядя на хозяина. Градоначальник же замер, вскинув руку, словно бы веля им стоять, да так и забыл опустить ее. Плясунья затаилась во тьме, хмуро наблюдая за странной беседой, и тут Хатин вспомнила, что Плясунья не понимает языка знати.

– Надеюсь, вы не думаете на меня сейчас напасть, – продолжило дерево-Джимболи; ее лицо возвышалось над землей где-то в двенадцати футах. – Кажется, это, – она повертела горшок в руке и сердито посмотрела на него, – пятнадцатый герцог Седролло.

– …Прославленный победитель в битве Польманнокского ордена серебряного зайца и вице-адмирал Рейнхаллоуского экспедиционного…

– Правда? Ну что ж, если твои гвардейцы приблизятся к этому дереву, то вице-адмирал научится летать. С ветром и на спинах жуков отправится познавать мир. Его проглотят росянки и втопчут в землю сапоги солдат. К тому же в лесу укрыто еще немало твоих предков. На некоторых горшках уже и крышек-то нет. Без меня ты ни за что их не отыщешь, а тем временем их распробует на вкус какая-нибудь обезьяна-паук.

– Угм-гмк-хрмп, – посерев, выдавил из себя градоначальник.

– Девчонка сейчас спит. Отправь кого-нибудь, пусть оглушит ее, а клетку принесет мне. И ты снова воссоединишься с семьей.

– Я… – Дрожа, градоначальник смотрел на горшочек, который в руке Джимболи опасно наклонился, так что его крышка чуть-чуть съехала. – Я же дал… я дал ей слово…

Сосуд перевернулся. Крышка упала, и вслед за ней посыпался мелкий порошок, припорошив листья и зашуршав по папоротнику. Губернатор отчаянно взвыл и бросился вперед, выпростав сложенные чашечкой ладони. Упал на колени, глядя на пальцы в серых хлопьях; лицо его сделалось совершенно бесцветным, и казалось, он сам вот-вот рассыплется в прах.

– Итак. – Из-под лозы снова показалась жилистая смуглая рука. На сей раз она сжимала горшок чуть большего размера. – Шестнадцатый герцог Седролло…

– Стой! – Хатин так и не сдержалась. Сжимая в руке клетку с Риттербитом, она выбежала в круг света. – Послушайте! Господин, в этих горшках ваших предков нет! В них уже давно нет человеческого праха!

– К-кы-как? Но где же…

– Не слушайте ее! – завопила Джимболи. – Хватайте! Отнимите птицу!

– О, кто-нибудь, принесите ему флягу воды! Он весь побелел… – Хатин опустилась на колени рядом с градоначальником. – Это так, господин. Весь пепел украли много лет назад и… сделали из него краску… – Слишком поздно Хатин покаялась, что едет по скользкому склону правды. – И вместо него, мм, в урны подсыпали пепел животных. Овец. И коз.

Градоначальник чуть слышно заскулил и обернулся на зеленое безумие джунглей. Увидел там призрачный пейзаж, заслоненный горами дорогого бархата, зубочисток, гребней и бумажных денег, меж которых бродили духи коз и овец, тихо и смущенно блея и мекая, скользя копытами в потоках мыла из бараньего сала.

– Овец? – тихо-тихо, сдавленно переспросил он. – Коз? – добавил и завалился набок, булькая и задыхаясь.

– Дура! – заскрежетало дерево-Джимболи. – Какой нам теперь обеим прок от него? Молодец, растоптала его жизнь! Ну, надеюсь, он сдохнет от этого!

– Прошу вас, господин… – Хатин бережно положила руку на плечо губернатору. – Все ведь… – Все ведь не так плохо?

– Все эти годы я… и вот я… – Он все еще задыхался. – Я теперь… сирота. Совсем… один. Я… я… я… свободен. – Он приподнялся на локте и взглянул на руки, так словно они перешли наконец в его собственность. – Я… волен делать все, что угодно. Могу покинуть Город Зависти! Разбить очки и бежать босиком прочь, сделаться… сделаться… башмачником! Могу… взять в жены домоправительницу! У меня же есть домоправительница? Все время занят был, даже и не знал! Зато теперь могу нанять домоправительницу! И жениться на ней!

Он кое-как поднялся на ноги и побрел, глядя перед собой дикими глазами, вероятно, искать себе спутницу жизни.