Зингарцы уже добежали до деревьев, окружавших луг, и стали спускаться по склону. Санча ждала его на вершине первого холма, и там он задержался на миг, чтобы еще раз взглянуть на замок. Казалось, на месте его вырос гигантский цветок с белыми лепестками, на зеленом стебле. И вдруг изумрудно-белый столп обрушился с таким грохотом, точно само небо раскололось на части, и стены и башни были снесены гремящим потоком.
Схватив девушку за руку, киммериец бросился бежать. Склон за склоном поднимался и падал у них под ногами, а сзади доносился шум бурлящей реки. Оглянувшись через плечо, Конан увидел широкую зеленую ленту, струящуюся вниз и вверх по холмам. Поток не растекался по сторонам и не сворачивал. Подобный гигантской змее, он скользил по лощинам и подъемам. Направление его не менялось — поток преследовал их.
Осознание этого придало Конану сил. Как вдруг Санча оступилась и со стоном боли и отчаяния повалилась на колени Подхватив ее, варвар взвалил девушку на плечо и побежал вперед. Грудь его вздымалась, ноги подкашивались, дыхание со свистом вырывалось меж стиснутых зубов. Он бежал, шатаясь. Впереди, спотыкаясь, подстегиваемые страхом, бежали зингарцы.
Внезапно океан возник прямо перед ними, и мутящемуся взору киммерийца открылся их корабль, целый и невредимый. Матросы попрыгали в шлюпки. Санча рухнула на дно и свернулась дрожащим комочком. У Копана гудело в ушах, кровавая пелена застилала глаза, и все же он схватил весло и принялся грести вместе с остальными.
Казалось, сердце разорвется, не выдержит чудовищного напряжения, и все же они упрямо гребли вперед, к кораблю. Зеленый поток прорвался из-за деревьев. Те рухнули, точно подрубленные, и, повалившись в изумрудный поток, во мгновение ока исчезли из вида. Вода хлынула на песок, устремилась к океану, и волны окрасились зловещей зеленью.
Слепой, безрассудный страх охватил пиратов, и они принялись грести, выбиваясь из сил, в совершеннейшем исступлении. Они сами не понимали, чего боялись, но сознавали, что настигающая их зеленая лента грозит ужасной гибелью их душе и телу. Конан, единственный, доподлинно знал, что им угрожает, и потому, глядя, как настигает их зеленая полоса воды, не меняющая ни формы, ни направления, с такой яростной силой вонзал весло в набегавшую волну, что оно сломалось у него в руках.
Но лодка уже уткнулась носом в борт корабля, и матросы, хватаюсь за цепи, полезли вверх, бросив шлюпки па произвол судьбы. Конан помог подняться Санче, вновь взвалив ее на плечо, и девушка повисла на нем, словно бездыханный труп, а на палубе бесцеремонно он сбросил ее на голые доски, торопясь схватиться за штурвал, отдавая приказания жалким остаткам команды. Как и прежде, в замке, они повиновались ему беспрекословно. Шатаясь, точно пьяные, матросы дрожащими руками принялись разбирать снасти. Якорная цепь, обрубленная, ушла под воду. Паруса развернулись и раздулись под налетевшим ветром. Корабль вздрогнул, встряхнулся и медленно, с неумолимой торжественностью двинулся в открытое море. Конан оглянулся. Словно язычок изумрудного пламени, кончик зеленой ленты плескал бессильно в паре гребков от киля судна. Зловещая полоса уходила вдаль по воде, через белый пляж, зеленые холмы и скрывалась в голубой дали.
Отдышавшись, киммериец ухмыльнулся, оглядывая команду. Санча стояла рядом с ним, слезы катились у нее по щекам, и она даже не пыталась утереть их. Штаны на Конане болтались окровавленными лохмотьями, пояс с ножнами исчез. Меч он воткнул перед собой прямо в палубу, клинок был весь иззубрен и покрыт коркой запекшейся крови. Кровь была также на его спутанных волосах, левое ухо — наполовину оторвано. Грудь, руки, ноги и плечи покрывали укусы и глубокие царапины, точно варвар дрался с целой стаей пантер. Но он усмехался, упираясь в палубу мощными ногами, с силой вращая рулевое колесо, наслаждаясь своей мощью.
— Что же мы будем делать дальше? — пролепетала девушка.
— Станем грозой морей и океанов! — расхохотался он, — Команда, правда, потрепана изрядно — ну да не беда! Корабль вести они пока могут, потом матросов в любом порту набрать несложно. А пока, детка, лучше поцелуй меня.
— Поцеловать! — взвизгнула она в отчаянии. — Да как ты можешь думать о поцелуях в такое время?
Смех киммерийца заглушил скрип снастей и хлопанье парусов. Схватив девушку в объятия, он подбросил ее в воздух, затем с наслаждением поцеловал с алые губы.
— Я думаю о Жизни! — взревел он. — Мертвые мертвы, а что прошло, того не вернешь! Теперь у меня есть корабль, команда, способная сражаться, и девушка с губами, сладкими, как вино, а больше мне ничего и не надо! Зализывайте раны, парни, и откройте бочонок эля. Скоро нас ждет веселье, какого вы еще не видели. С песней беритесь за работу, и будь оно все проклято! Ни к чему нам пустынные моря! Богатые порты и торговые суда ждут нас!