Остров гуннов

Поиски озарения не кончаются, а вдохновение недолговечно. Скоро наваливается что-то тупое, закрывшее горизонт, хотя бы искорку любви, и трудно вспомнить, что она есть. Странно, как неожиданно исчезает ясность, словно вся моя боль, обостряющая слух и зрение, уходит куда-то в глубину, и остается только плотская жизнь тела, заполняемая захватывающей интригой зрелищ с убийствами и преследованиями в «народных» боевиках, и шествиями, передаваемыми проектором на расстояния.

Тогда чувствуешь себя бездарным. Беспросветно и навсегда. И во мне включалось особое зрение: казалось, все разговаривают повторяющимся языком, пустыми и якобы занимательными мыслями, облеченными в логику слова, которые когда-то были новыми, а теперь превратились в шаблоны для списывания, пикировки друг с другом, заменяющие или скрывающие пронзительную истину. И мои новые мысли тоже после занесения в дневник превращались в догматические.

Это случалось, когда вдруг осознавал: с Экополисом ничего не выйдет, без помощи государства невозможно сделать даже наш кусок земли привлекающей всех витриной Эдема, избавиться от недоброжелателей. После поджога центральной усадьбы Прокла начались ссоры сторонников «практического» подхода, превращающего смысл в борьбу за землю, дома и лучшие условия проживания, и аскетичных романтиков вроде меня и Эдика.

Хорошо, что все держится на моем сомнительном авторитете «неземнего». Хотя как знать. Как доказывают ученые, состою из бесконечно малых атомов с вертящимися вокруг электронами. Способных превращаться в чистую энергию. Да еще быть одновременно везде. И, как говорят теоретики симметрии мира, существую еще где-то во вселенной зеркальным отражением.

Механическое колесо вертящегося сознания повергало в бессилие.

Со стороны никто бы не подумал, что в душе мягкого и в меру виляющего чужденца-приспособленца есть такая буря. Жить не по лжи – это афоризм не обладающего юмором.

* * *

Я скоро понял, что у строителей Экополиса нет стимулов работать дальше, и чего-то боятся. Это видно по тому, как обрезают время работы на общее дело – мгновенно убегают обустраивать личные владения. Как вдохновить поселенцев общей целью, если у самого есть сомнения? И нужно ли?

Я боролся с собой, делая попытки выйти из пассивности восприятия, в чем погружены гунны, в сверкающий брызгами поток становления новых смыслов.

Помощник Пан и казначей Алепий обжились на новом месте, их пузатые дома с пристройками стояли особняком, утопающие в садах. Я все больше находил их занятыми на своих участках. И уже не злился.

– Почему не руководите работами?

Пан раздвигал усы в недоумении.

– Ден и нощ… Всичко, което могу исправляю. Не ищут работу, я им казал. Занялись своими участками. Това же е цель нашего екополиса!

– Нужно и на себя поработать, – успокаивал Алепий.

Как себя видят организаторы коллективных действий? Вожди, могущие только распределять бюджет так, чтобы подданные не склонялись к цветным революциям. Полководцы, занятые уничтожением целых народов. Топ-менеджеры, стоящие у руля корпораций в неспокойном море предпринимательства и устремленные в офшоры. И под ними коллективы, производящие знания «информационного общества», в которое я не так давно был погружен, неторопливый «рабочий класс», живущий от зарплаты до зарплаты.

Один маленький человечек с душой изувера, прослушав Аппассионату Бетховена, вздохнул: «Хочется гладить людей по головке, а надо бить их палкой по голове». Неужели в действии – разрушение любви?

Я руковожу одним из «рабочих коллективов». Потратил много сил, целую вечность времени, чтобы сотворить для моих соратников Эдем. А они разбрелись по своим личным бизнесам.

Горе тому, кто пытается подстегивать людей к цели. Вспыхнет обида на закоренелых лентяев, начнет срываться голос. И в результате – разлитие желчи и нервная болезнь. Только в частных гильдиях крестьян, строителей, книготорговцев, изготовителей бумаги, аптекарей, где работают на себя, и всегда висит над головой топор банкротства, есть жертвенная ответственность за бизнес.

Неужели все зря? Было жаль того цельного чувства, что подсекала безответственность работников. Я чувствовал себя, как дядя Ваня в чеховской пьесе, вдруг осознавший, что вся его жизнь оказалась никчемной. Неопределимое зло в лице профессора Серебрякова победило.

Наверно, кажусь им брюзгой из-за того, что ношу в себе ответственность за общее дело. Тону в безрадостном напряжении тех энергий, что сам сотворил. Нельзя быть целиком погруженным в дело! Иначе разлюбишь людей. Заставлять работать – значит отнимать свободу.

Счастливы творцы-одиночки, которые сами в себе носят коллектив. Он подчиняется во всем – мозг пытается проникнуть в мерцающую истину, чувство возносит туда же, перо или компьютер преодолевает сопротивление сознания и угасание чувства. И в этой слаженной работе преодоления нет того, что озлобляет душу.