Остров любви

Но Виктор Половинкин к такой категории не относится. Он не умеет устраивать свои дела. У него обычно складывается так. Когда рукопись обретает последнюю заключительную точку, он перепечатывает ее в трех экземплярах и один из них, первый, с трепетом в душе несет в редакцию журнала, тайно надеясь, что там сразу же за нее ухватятся и напечатают его роман. Критики тут же заметят юное дарование (сорока двух лет от роду), начнут восхвалять. И вот вам — Государственная премия!

Но, к глубочайшему сожалению Половинкина, варианты романа, которые он предлагал, дальше литературного консультанта не пошли. Литконсультант же, закинув ногу на ногу, держа в углу рта дешевенькую сигарету, с неприязнью смотрел на самотечного романиста, не понимая, за каким лешим лезут люди в литературу. Он сам давно понял, что дело это зряшное, как правило, обрекающее неудачников на трудную жизнь. О том, что есть и бездарные литконсультанты, он как-то не думал.

— Ну что вам сказать? — говорил он, перебрасывая страницы рукописи. — Вы, наверно, слыхали такое изречение: «Надо писать только тогда, когда не можешь не писать». Или как говорил Лев Толстой: «Не могу молчать!» Слыхали? Ну тем лучше. Тогда зачем же вы беретесь? Что вас заставляет писать? Неужели действительно не можете умолчать о том, как работает комсомольско-молодежная бригада? Можно, конечно, и об этом. Тем более, никакого открытия в такой теме нет. Но тогда уж извольте писать так, как никто до вас не писал. А пока не обижайтесь. Возвращаю ваш роман в целости и сохранности. Даже ни одной запятой не потерял.

Это был первый их разговор.

— А, это опять вы? — сказал литконсультант несколько удивленно, когда Половинкин снова принес ему тот же роман. «Рука помощи» он назывался. — Удивляюсь на вас. Ну зачем это вам нужно? Ну да, он, может быть, стал чуть получше. Но если нуль умножить на нуль, то что будет? Нет, единицы не будет… Почему графоман? Я этого вам не говорил. Вы знаете жизнь. Прекрасно ее излагаете самым совершенным газетным языком, не имеющим никакого отношения к литературно-художественному. Да-да, у вас нет самого главного, без чего не бывает настоящего писателя. У вас нет таланта.

— Вы твердо уверены, что у меня нет таланта? — забирая рукопись, спросил Половинкин.

— Уверен, как никогда! — авторитетно заверил его литконсультант.

На третий раз, когда довелось им встретиться, литконсультант со злой неприязнью поглядел на Половинкина.

— И вам еще не надоело? — спросил он.

— Нет, — упрямо ответил Половинкин.

— Что же вы хотите от меня?

— Чтобы вы еще раз прочитали роман. Я вам принесу его через неделю. Я много и плодотворно поработал над ним.

— Ну нет! Я не буду больше читать ваше творение. Я вам сразу верну его!

— А если я все ваши замечания и пожелания реализую?

— Каким языком вы говорите, таким и пишете. Нет-нет, больше мы с вами не встретимся. Даже на том свете. На прощанье я вам советую: заверните ваш роман в толстую упаковочную бумагу, перевяжите его прочной веревкой, не бумажной, а самой настоящей, и забросьте подальше на антресоли, если они у вас есть. Если же нет, сделайте.

— Я прошу вас, прочтите еще раз, — жалобным тоном сказал Половинкин.

Литконсультант вздохнул и покрутил головой.

— В другие журналы предлагали ваш опус?

— Предлагал.

— Понятно. Зачем же вы гробите свое бесценное время на то, что никак не окупится?

— Почему же не окупится? Окупится. Я ведь вижу, как плохо пишут другие.

— Все?

— Большая часть.

— И вы решили следовать дурным примерам?

— Я не хуже их. И уверяю вас, будет день, когда я смогу подарить вам свою книгу.

— О нет! — тут же выставил вперед ладонями руки литконсультант. — Только не это! Уверяю вас, на свою книжную полку я ее никогда не поставлю.

Я спрашивал Половинкина, на кой леший он занимается не своим делом.

— Ты чудак, — ничуть не обижаясь, отвечал он тихим голосом. — Почему другие, такие же, как я, могут, а мне не дано? Чем я хуже их? У них и дома творчества, и бесплатные путевки в санатории, и творческие командировки, и еще другие блага. Так почему бы мне не воспользоваться наравне с ними?

— Ну-ну, давай, двигай.

Бывает, что я захожу к нему домой. Тогда он бежит за пивом, достает вяленую плотву, и мы молча занимаемся великолепным делом. Говорить нам не о чем, все и так давно известно. Убеждать, чтобы он отказался от своей несуразной затеи, не в моих правилах. Да и к чему? Уж лучше переводить бумагу, нежели пополнять армию пьяниц. Но все же иногда мне хочется, чтобы капризная девочка по имени Удача полюбила его, прижалась к его впалой груди. Чем он хуже других слабоодаренных? Ничем, только не такой ловкий. Так что же… за это — и к ногтю?

И мне запала в голову мысль — помочь ему напечататься. Но так сделать, чтобы он ничего об этом не узнал, и в редакции журнала не догадались бы, и у нас среди газетчиков не пополз бы мерзкий слушок. В общем, все надо сделать шито-крыто.