Остров любви

— Чего разобраться? Клевета! Неужели ты, Михаил Петрович, можешь подумать, что я позарюсь на такую красавицу? Это специально, чтоб меня на посмех выставить. И ты давай, председатель, привлекай к ответу того писаку. И со всей строгостью чтоб. Шутки, понимаешь!

— Да кого к ответу-то привлекать, если мы не знаем, кто? На кого думаешь-то?

— На кого? Я десятка полтора перебрал, каждая могла, язвия б их взяла!

— Чего ж ты так со всеми отношения напортил?

— Напортил… А как же иначе? Ты им слово, а они сто в ответ. А то еще замечанья всякие делают. Никакой нерв не выдержит. Баба, она и есть баба.

— А почему ты думаешь, что анонимку написала женщина? А если мужчина?

— Мужчина? Я как-то об этом не подумал. А с ними тоже всяко бывало. Взять хоть и Кольку Исаева. Подумаешь, задержал ему десятку. Туда же, при всех поносить стал. Так что, терпеть, что ли? Ну и высказал все, что думал о нем. Так что, может, это и он настрочил. Еще та сволота. А может, и Петька Самохин. Тоже хорош гусь… Васька Захаров мог. Да их всех перечтешь, что ли! За всю-то жизнь с кем не схватишься. Ведь если б люди были… В общем, давай ищи. Тебе письмо, ты и разбирайся. И чтоб по всей строгости к ответу! У меня сын — капитан танковых войск, дочь — депутат, так что учитывай, председатель! — И, твердо ступая тяжелыми сапогами, Семен Овцов вышел из кабинета.

В ПОИСКАХ КЛАДА

Смешно, я все мечтаю найти какое-то богатство. Какую-то дубовую шкатулку, стянутую медными поясами, позеленевшими от времени. Я вначале не поверю своим глазам: «Неужели и вправду наконец-то нашел?» И кинусь к ней, и обхвачу обеими руками, и, прижимая к животу, оглядываясь, чтобы никто, не дай бог, не увидел, воровато пригибаясь, потащу к себе домой. Я знаю — клады нельзя присваивать. Надо о них сообщать государству, и оно даст соответствующий, не такой-то уж и малый, процент. И это будет законно. Но я почему-то об этом не думаю — чтобы заявить. Я тащу клад домой. Сгибаясь под его тяжестью. И только об одном мечтаю: чтобы никто не узнал. Даже моя супружница. Она молчунья, но тут, на радостях, у нее язык может развязаться. Скажет дочке, а та мужу — и пойдет, и поедет…

К счастью, жены дома нет. Ушла в магазин. И я втаскиваю шкатулку в сени. Да, именно втаскиваю. Волоком. Она довольно тяжела. Черт ее знает, сколько веков лежала в земле. Может, со времен Степана Разина? Или Емельки Пугачева? Кто-нибудь из его приближенных удирал, зарыл и не успел взять — схватили! А уж сказать-то он никому не сказал. Вот и осталась шкатулочка, на мое счастье.

Открыть ее, оказывается, просто невозможно. Она — как литая. С какой стороны ни подступись, никак не ухватить. Попробовал стамеской оторвать медные перепояски, но они даже не отогнулись. Стал бить молотком. Только сделал вмятины. Оставалось ломать кувалдой. И уже взял кувалду. Но что-то меня остановило. Сел, закурил. И только затянулся разок-другой, как тут же отбросил сигарету — до нее ли, когда каждую минуту может прийти жена, а я сижу перед драгоценной шкатулкой. И я тащу ее в сарай, в самый захламленный угол. Тут ее можно оставить на некоторое время и отдохнуть, успокоиться, а то от волнения грудь сжало, воздуха не хватает. На всякий случай прикрыл старой мешковиной — и вовремя. Жена уже тут как тут.

— Чего сидишь-то?

— Да топор хочу поточить… Ну, а ты чего принесла?

— Три буханки хлеба.

— Чего так много?

— Да Лизка завтра поедет в райцентр за продуктами, так магазин работать не будет.

— А еще чего купила?

— Соли пачку да бутылку подсолнечного масла.

— Водки не было?

— Вот и поедет за ней.

— Ну и ладно. Обедать вроде пора.

— Щи разогрею.

— Давай.

Жена ушла.

Не сразу, ой, далеко не сразу, я перерубил медный пояс. Думал, шкатулка развалится. Но нет, не развалилась. Видно, была сделана в шип. Так что надо вырубать замок. Но тогда уж отступного совсем не будет. Как же с вывороченным замком я заявлю о своей находке государству? Как докажу, взял или не взял часть клада? «Зачем, — спросят, — ломал?» — «Полюбопытствовать хотел». — «Ах вот как! Ну тогда и отвечай по закону».

Вот такой может произойти разговор. Так что уж лучше помалкивать, чтоб никто не узнал. А для этого есть только один выход: скорей, скорей открыть шкатулку. Удивительно крепко строили в те времена. Эка штука — шкатулка. А вот никак не открыть. Казалось бы, вдарить покрепче кувалдой по замку, и он влетит в нутро как миленький. Но где там? На века строили умельцы… Надо зубило пускать в ход. Но нет, не рубится замок, а только вминается в дуб. Наверно, дуб мореный. По крепости — вровень с железом. Бью и прислушиваюсь. Не идет ли кто? Избави бог! Сейчас самое страшное — свидетель. Но нет, никого… А замок с одной стороны уже провален в нутро. Теперь — с другой. С другой пошло легче. И вдруг он ввалился туда. Еще усилие, и зубилом отогнул окислившийся, влезший в дерево медный пояс. Теперь остается только поднять крышку. Но как замирает сердце!

Крышка поднята!