Не всякий шкипер рискнул бы отплыть из Аделаиды с такой сбродной командой, но капитан Даусон относился к этому факту совершенно безразлично. Это был высокий мужчина с морщинистым суровым лицом, проницательными сверлящими глазами, тонкой прямой линией губ и выдающимся вперед подбородком. Его нельзя было назвать тираном или жестоким, но это был человек, желание которого являлось законом и приказание не допускало никаких возражений. Это положение постигал всякий, пробывший на судне не более двадцати четырех часов.
Мистер Треверс, наш первый штурман, скромный, тихий и осторожный человек, в работе проявлявший необычайную работоспособность, отличался крайней нерешительностью. Эти качества он ярко обнаружил в наш предшествующий рейс. Я всегда был склонен думать, что ему не место на «Голубе». Он был, по всей вероятности, искусным моряком, так как капитан с уважением относился к его морским познаниям.
Тревантон, наш второй штурман, во многом походил на шкипера, хотя и имел очень приятные манеры и природный тонкий юмор. Я очень любил Тревантота, несмотря на то что в отношении дисциплины он был тверд, словно мельничный камень.
С виду команда наша казалась пестрым пятном белых, коричневых и желтых людей, мулатов и чистокровных негров.
И вот среди этого разношерстного сброда появился Мик Конноли. Мой взгляд сразу же остановился на нем и приковался. Я больно ущипнул себя за руку. Не сон ли это? Не бред ли? Впоследствии оказалось, что он был старше меня двумя годами, на первый же взгляд это был совсем мальчик, школьник, с беленькой прозрачной кожей, прекрасными голубыми глазами, хорошеньким маленьким ротиком и золотыми вьющимися волосами. Я успел заметить, что на его руках не было никаких следов работы.
– Что он здесь будет делать? – спросил я мистера Треверса. – Он не сможет жить с этой бандой.
Глаза шкипера сразу же отличили его:
– Кто он такой?
– Мик Конноли, сэр! Мистер Берри передал мне, что вы нуждаетесь в людях, и посоветовал поступить к вам матросом.
«Оригинальный матрос!» – думал я про себя.
– Ваш Берри дурак! – заорал капитан. – И вы не умнее его. Не хватало еще здесь криков вашей мамаши.
– Нет, сэр, этого не будет! – ответил он твердо. И когда капитан подозвал его к себе, в углах его губ заиграла довольная улыбка.
Команда парохода с любопытством и недоумением смотрела на него. Наконец один матрос, француз Пит, хотя вряд ли в нем имелось что-либо французское, начал упражнять на новичке свое остроумие, которое не шло дальше склонения двух слов – матушка и девчонка – «Мисси».
По дикому гоготу, заглушавшему слова, видно было, что в этом развлечении принимают участие и прочие присутствующие.
И вдруг шум замолк. Лица вытянулись. Большего изумления не смогло бы вызвать даже чудо. Одна из чистых белых ручек сжалась в крепкий кулак, и сильный удар в подбородок свалил насмешника с ног.
Тревантон поспешил к месту происшествия, но громкий окрик капитана остановил его.
– Оставьте, пусть мальчик научит его держать язык за зубами.
– Есть, сэр! – ответил, отходя, Тревантон.
Я знал, что Конноли выйдет победителем, но мне все время было страшно жаль его. Во всей этой банде он не имел ни одного друга, ни одного доброжелательного голоса не раздалось в его пользу, ни одна рука не поднялась на его защиту; вот почему в этот момент у меня появилось сильное желание бросить старого капитана на съедение акулам. Но оказалось, что мое волнение было напрасным. Француз Пит, словно разъяренный бык, бросился на противника, в воздухе мелькнул тяжелый кулак, но «Мисси» ловко отскочил в сторону и нанес ему новый удар по щеке. Такой оборот дела привел Пита в полное бешенство. Он бы, конечно, возобновил атаку, но дело происходило не на берегу, и ловкий удар сверху свалил его в док.
– Эй вы, лодыри, за работу! Живо поворачивайтесь! – заорал капитан.
Трудно было сказать, как отнесся капитан к происшедшему, был ли он доволен или только удивлен; его лицо редко выражало настроение.
Команда шумно стала расходиться. Тревантон поднял на ноги пострадавшего и разрешил ему на один час удалиться на свою койку.
– Ты получил хороший урок. Может быть, он научит тебя впредь держать свой язык за зубами.
Я в свою очередь не знал, радоваться мне или огорчаться. «Мисси» приобрел врага на всю жизнь: ясно, что француз Пит не забудет этого оскорбления; это сознавали и штурманы.
– Да, этот юноша умеет пускать в дело свои руки, – заметил Тревантон, – но он приобрел упорного врага. Ему придется спать с открытыми глазами. Возьмите его под свое наблюдение, Треверс, а я займусь другим приятелем.
Первый штурман охотно выразил свое согласие. Он недолюбливал Пита, считая его способным на всякие грязные делишки.
– Смотри зорко, Кардю! – сказал он мне. – При первом удобном случае Пит проявит свою гнусность.
Однако в последующие дни ничего особенного не случилось. Лоцман занял свое место на борту, якорь подняли, и шхуна заскользила, подобно событиям жизни. Мы направлялись в необъятные воды Атлантики.