Три дня прошло, прежде чем мне удалось познакомиться с Конноли, причем мое изумление еще более возросло. Он был образован; манера говорить и держать себя обличала в нем настоящего джентльмена. Он принадлежал к классу тех людей, которые если и пускаются в море на шхунах, то обыкновенно только на своих собственных.
Мы с первой же встречи почувствовали взаимное влечение.
Я предупредил его, чтобы он остерегался француза Пита.
– Безмозглый бык! – воскликнул он с усмешкой. – Но он прекрасно чувствует, что у меня найдется в любой момент для него хороший кнут.
– Я не думаю, Конноли, чтобы он стал вновь вступать в открытую борьбу, ваш удар послужил ему достаточным уроком. Но вы унизили его в глазах штурманов, и этого он вам никогда не простит. Он ненавидит вас, как отраву.
– О, вы слишком преувеличиваете все! Маленький холмик вам показался горой. Этот малый просто невзлюбил меня, вот и все.
– Француз Пит очень злопамятен, и при первой же возможности он отомстит вам.
Конноли беззаботно и весело рассмеялся.
– Я буду держать ухо востро. Правда, это не так-то легко сделать. Я новичок в такой игре. Ну что же, тем более нужно поучиться. Спасибо вам за предупреждение. Как приятно сознавать, что на борту «Голубя» и у тебя есть друзья. Человек, получающий первое крещение на шхуне, должен обладать твердым характером.
И он усмехнулся, вспомнив о прозвище, которое закрепил за ним Пит.
– Конечно, я погорячился, но эти парни зашли слишком далеко в своих шутках.
При этом воспоминании его смеющиеся голубые глаза стали вдруг твердыми, суровыми, а выразительный рот крепко сжался, словно ловушка. И мне стало ясно, что человек, который столкнется с «Мисси» в опасном месте, сможет поплатиться жизнью.
После первой встречи мы стали друзьями, но он за все время не обмолвился ни единым словом про свой дом и свою семью и про те причины, которые заставили его уйти в море. Он должен был чувствовать себя очень неважно в такой среде, но он улыбался и никогда не нюнил.
Дни между тем шли, погода стояла хорошая, команда, – после того, как шкипер расправился с одним матросом как следует, – хотя и без особой охоты, но исправно исполняла работу. Мистер Треверс поздравлял себя с перспективой благопристойного путешествия.
Мои опасения как будто бы начали уменьшаться. У Конноли никаких столкновений больше не происходило, и даже, наоборот, со многими он вступил в дружеские отношения. Но я внутренним чутьем отгадывал намерения Пита-француза. Он не из таких людей, которые могли снести обиду, не взяв реванша.
Мистер Треверс был очень доволен.
– Наш бык, кажется, угомонился! – сказал он однажды вечером. – Должно быть, Конноли вселил в него смертельный ужас.
– Вы плохо знаете француза Пита, – возразил Тревантон, – мы же с ним вместе проделали несколько рейсов. Вы сможете смело ручаться своим последним долларом, что он имеет самые грязные намерения. Он обязательно отплатит этому юноше, за это я могу отвечать своей головой.
– Конноли положит этому конец, – произнес я, не будучи, однако, уверен в своих словах.
– Да, но и Пит тоже не дурак! Вы когда-нибудь наблюдали за пауком, выжидающим муху? Так вот этот малый плетет такую же паутину, и он поймает в нее добычу, вот увидите.
– Но как?
– В темную ночь бросит Конноли на съедение акулам или что-нибудь в этом роде! От него всего можно ожидать. – Спокойно закурив свою трубку, он отошел прочь, оставив меня в панической тревоге.
Я поспешил к Конноли и передал ему разговор второго штурмана, умолял его быть осторожнее и предлагал ему свою помощь для охраны его.
– Это очень любезно с вашей стороны, Кардю, – воскликнул он, – но по существу в этом нет никакой надобности. Я не боюсь француза Пита, а кроме того, у меня есть друг среди команды.
– Кто это?
– Стампи! Мы заключили с ним такой же тесный союз, какой бывает у воров. Француз Пит однажды с ним очень скверно обошелся, и он не может этого забыть.
Это сообщение было для меня приятным. Стампи, небольшой, но плотный крепыш с копной рыжих волос, был родом из Лондона и отличался драчливостью и задирчивостью молодого петуха и хитростью лисицы. Если француз Пит имел с ним такие же счеты, как с Конноли, он должен был считать свое дело проигранным.
В этот вечер я перебрал в своем уме все события, имевшие место после отплытия из гавани.
Глава II. Кораблекрушение и бунт
В большинстве случаев шквал налетает именно тогда, когда его менее всего ждут. Так случилось и на этот раз. Час спустя все мои мысли о Пите моментально вылетели из головы, так как нам пришлось бороться за свою жизнь.
Капитан Даусон находился большую часть времени на деке, но это мало кого удивляло, хотя, как я уже говорил, лицо у него обычно не отражало внутренних настроений. Когда я сходил к себе, он стоял на мостике и вел крупный разговор с Тревантоном, Треверс же держал примирительный тон. Такое явление было крайне необычным, но я не придал ему особого значения и заснул крепким сном, где продолжал заниматься особой француза Пита и его неизвестными, коварными планами.