Наступила тишина. Нарушил ее Илья Муромец, привстав с места и тихо, но грозно сказав:
– Так… Былинки хитроумные сочиняем… Подтексты да идейки в них вкладываем?
– Какие идейки? – возмутился Воха, быстро закинул гитару за спину, засунул в карманы парочку авокадо и навьючил торбу. – Меня всегда ругают, что в былинах идей нет! Я первый раз в жизни идею в былину запихал!
– И в последний, – задумчиво сказал Илья, извлекая из ножен меч.
Воха торопливо зашагал от скатерти-самобранки, а удерживаемый спутниками Муромец орал ему вслед:
– Интеллигенция! Вишь, беды нам пророчишь, молокосос! А сам сало за пределы Киева вывозишь! Подрываешь экономическую мощь страны!
– Что ты так разъярился? – поинтересовался удивленный Иван, когда боян скрылся из поля зрения, а Илья немного поутих.
– Суеверный я, – смущенно признался Муромец. – Не люблю, когда беду накликают… Как там он пел-то? Илюша с той поры ушел в запой… Ох боюсь…
– Так ты не пей – и не сбудутся предсказания черные! – радостно заявил Смолянин. – Делов-то!
– Не пить? – изумился Илья и добавил неуверенно: – Что ж, может, это и выход…
Дальнейший путь протекал в тягостном молчании. Былина Вохина произвела на друзей впечатление неизгладимое. Алеша время от времени чесал затылок. Иван хмурился, а Илья повторял: «Я не пью. Я не пью. Я пью, но мало. Много, но не я».
Дорога тем временем вела богатырей по местам живописным, сердцу ласковым. Ох, Русь, Русь! Кто тебя выдумал, раскрасавицу! Дай ответ! Не даешь ответа… Только тянутся вдоль дорог овсы высокие, березки белокурые да рощицы светлые, бамбуковые… И вольно дышится на родной стороне, и сердце покоем наливается, и петь хочется, да нет песни такой, что тебя достойна…
– Богатыри! – раздался вдруг девичий голос. – Богатыри! Заступнички!
– Начинается, – прошептал Илья, бледнея. – Девица! Сечь не будем, лучше сразу убьем!
А к друзьям на лихом коне меж тем приблизилась девица-краса, уже знакомая читателю памятливому и ожидаемая читателем догадливым.
– Алена! – ахнул Иван. – Предательница!
– Не виноватая я! – вскрикнула Алена, гарцуя перед богатырями. – Он сам пришел!
– Кто?
– Гапон! Пришел и говорит: давай, Алена, продадим Русь-матушку! Я кочергу схватила, а он, лукавец, тряпку, сонным зельем напитанную, мне в рот сунул! Я и не устояла…
– Врешь! – воскликнул Иван-дурак. – Сам видел, ты с Гапоном вместе на поле брани была, к лошади привязанная!
Алена от возмущения на миг потеряла дар речи.
– Так ведь привязанная! Пленница я была, а…
– Пленница? Не знаю. Может, это маскировка хитрая, чтоб глаза нам отвести?
– Ты дурак? – обреченно спросила Алена.
– Да!
– Так значит обязан быть смекалистым!
Иван кивнул и неохотно признался:
– Обязан-то обязан, но один раз любой ошибиться должен. Лучше уж я сейчас ошибусь, чем в схватке с Кащеем. Ребята, кто за то, чтобы считать Алену предательницей?
Илья и Алеша подняли руки.
– Кто воздержался?
Мудрец с толмачом, переглянувшись, проголосовали.
– Кто против? – Иван со вздохом поднял руку и изрек: – Принято большинством голосов. – Что ж, я не смею спорить. Вяжи ее, мужики!
– Ой дурак! – завопила Алена, вынимая из-под подола кочергу. – Ну попробуйте, возьмите!
И завязался лютый бой. Куда там печенегам да половцам! Земля дрожала от ударов кочерги и богатырских оплеух. Но вновь смекалка Алеши, находчивость Ивана, силушка Ильи и реплики Кубатая одержали верх.
Алена была связана, стащена с коня и уложена на дорогу. Друзья сели рядом и стали грустно считать потери.
Из потерь были в наличии: выбитый у Ильи зуб, слегка погнутый меч-кладенец и прикушенный мудрецом язык. Хитрый Попович, как всегда, вышел сухим из воды.
– Что делать с ней будем? – вопросил Илья, грустно глядя на Алену.
– Юбьем, – кровожадно, но косноязычно предложил Кубатай. – Язик я изя нее куснул.
– Не беда, заживет, – похлопал мудреца по плечу Алеша. – Что, Илья, казним Алену?
– Люба она мне, – вздохнул Илья. – Люба… Алена, пойдешь за меня?
Алена хранила гордое молчание.
– Есть в Киев-граде старый пруд, – задумчиво произнес Иван. – Каштаны там цветут. Бамбуки там цветут. И тут…
– Предлагаешь чего? – полюбопытствовал Алеша.
– Сорвать пару бамбучин да и высечь девку!
– Ты что, предсказание забыл? – возмутился Илья.
– А каков у нас выбор? Либо убить, либо высечь. Решай!
Илья схватился за голову. Выбор давался ему нелегко.
– Плюнь на суеверия! – обретая прежнюю сноровку, воскликнул Кубатай. – Я тоже за розги! Сперва погорячился, теперь самому стыдно. Высечем, да и дело с концом!
Со вздохом поднявшись, Илья побрел к бамбуковой рощице. Отломил пару крепких бамбучин, вернулся к друзьям и с надеждой спросил:
– Может, сказать чего хочешь, Алена?
– Не ради тебя, суеверного, не ради друзей твоих жестокосердных! – гордо тряся головой, заявила Алена. – Ради Руси! Скажу! Гапон у Кащея советником стал! Науськивает его на Русь войной идти! Побейте Кащея, герои!
– За предупреждение – спасибо, – рассудил Илья. – За патриотизм, пусть и запоздалый, будем сечь, не снимая юбки.
Он помотал в воздухе бамбуковой хворостиной.
– Может, не надо? – робко спросила Алена.
– Надо, Алена, надо, – со вздохом ответил Илья. – Бери розгу, Алеша…
– А? – промолвила Алена при первом ударе. – А… А. А! А-а-а!!!
Работа спорилась. Иван-дурак громко отсчитывал удары, два богатыря секли пленницу, Кубатай рассказывал всем присутствующим историю телесных наказаний от первобытного общества и до наших, просвещенных, дней. Толмач Смолянин пугливо прикрывался рукой, нервно прихихикивая при каждом ударе.
– Тридцать три! – воскликнул наконец Иван. – Довольно, друзья!
Алеша, уже занесший хворостину для очередного удара, галантно приподнял Алену с земли и сказал:
– Миледи, мы сожалеем, что причинили вам некоторые неудобства.
– Какая я тебе, козел, миледи! – воскликнула со слезами Алена. – Видеть вас не хочу! Залезу на дуб, как папенька, да и помру там!
– От чего помрешь-то? – жалостливо спросил Смолянин. – Ты ж свистеть не умеешь, богатыри тебя не обидят.
– От голода! – отрезала Алена и направилась к ближайшему дубу.
Друзья долго смотрели ей вслед. Потом Кубатай нарушил молчание:
– Делу время, потехе – час. В путь?
– В путь… – вяло откликнулись богатыри.
Минут десять шли молча. Только Илья вздыхал да оглядывался назад. Потом спросил:
– Иван, скажи, но ведь у нас не было другого выхода? Или высечь Алену, или казнить. Так?
– В общем, да, – сказал Иван. – Правда… Ну, это не по-богатырски.
– Чего не по-богатырски?
– Можно еще было поверить Алене да и отпустить с миром, – признался Иван. – Но это бы весь драматизм напрочь убило.
– Иван! – вскричал Илья. – Дай-ка самобраночку!
– Зачем? – заподозрил неладное дурак.
– Ты дай…
Получив самобранку, Илья остановился.
– Вам она уж не понадобится, недолго идти осталось. А мне все ж полегче.
– Чего полегче?
– На дубу с Аленой сидеть, – грустно признался Илья. – Будем с ней на брудершафт пить. Для примирения.
– Дезертир! – ахнул Алеша.
– Но-но! – возмутился Илья. – Сердцу не прикажешь! Наказали мы Алену, но не могу я ее так просто на дубу бросить. Залезу рядышком, расстелю самобраночку да и займусь перевоспитанием. Удачи вам, други!
И, не оборачиваясь боле, двинулся он обратно.
– Ну и дела, – растерянно сказал Алеша. – Вот как повернулось…
Глава шестая,
Следующим препятствием на пути к замку Кащееву стал лес дремучий, вековой. Как из-под земли вырос он перед нашими путниками. И хоть не видно было окрест ничего подозрительного, каждому не по себе стало.
– Кубатай, – обратился Иван к кавказцу, – может быть… это… – Тут он вспомнил князевы речи мудреные. – Мы пойдем другим путем?
– Нет, – ответил Кубатай. И все. Спорить было явно бесполезно.
– Пить хочу, – пожаловался Алеша.
– Потерпим, – ответил Иван, обходя здоровенный мухомор. – Спешить надо.
– Вот всегда вы так, – обиженно сказал Алеша и в сердцах рубанул мечом по стволу дерева. Дерево рухнуло, оставив торчащий из земли пень метра полтора в обхвате.
И тут путники остановились. Навстречу, держась на задних лапах, шел медведь. Иван взялся за булаву, но по тому, как хмуро и лениво двигался зверь, почувствовал, что никаких враждебных действий тот предпринимать не склонен.
И действительно. Не обращая на людей ни малейшего внимания, медведь прошел мимо. За плечами его висела котомка. Поравнявшись с оставленным Алешей пнем, животное спросило само себя:
– Может, сяду на пенек да съем пирожок?
Из котомки высунулась пара давно не мытых косичек.
– Высоко сижу, далеко гляжу! Не садись на пенек, не ешь пирожок!
– Вот глазастая, – огорчился медведь и поплелся дальше.
– Тупой, – сочувственно заметил Смолянин. И путники двинулись своей дорогою.
В земле стали видны глубокие следы, наполненные зеленовато-коричневой водой.
– Пить хочу, – снова пожаловался Алеша, отставая от остальных. Не успел Иван ему ответить, как услышал за спиной жадное бульканье.
Иван обернулся. Припав к земле, Алеша жадно пил воду из углубления. Почуяв недоброе и вспомнив Вохино предсказание, Иван крикнул:
– Не пей, Алешенька!
Но было поздно. На том месте, где только что был богатырь былинный, теперь стоял козленочек беленький.
– Ме-е-е, – сказал он виновато и, повиливая куцым хвостиком, подбежал к остальным.
– Что же ты наделал, Алешенька? – горестно вскричал Иван. – Один ты, богатырь, со мной оставался, а с этими-то басурманами, – кивнул он на Кубатая со Смолянином, – куда ж я пойду теперь? Как с Кащеем воевать буду?
– Не печалься, Ванечка, – ответил козленок человеческим голосом. – Слышал я про такие истории. Да забыл. Это Бабы-яги проделки. Двинемся дальше, авось встретим ее, расколдовать заставим.
– А коли не встретим?
– Искать надо, – заявил Кубатай.
– Так сроки, сроки поджимают! – напомнил Иван истерически. Замолчал, а потом, приняв решение, сказал твердо:
– Два часа нам на поиски. Найдем – хорошо. Не найдем – один к Кащею пойду. А вы с Алешей останетесь.
– Брось, Ванечка, – блеющим голоском молвил козленок. – Идите втроем на Кащея, не пропаду!
Тут из глубины леса раздался грозный звериный рык. Козленок, жалобно хныкая, припал к земле.
– Молчал бы уж! Богатырь… – язвительно сказал Иван. – «Не пропаду я…» Айда Ягу искать. И смотри не отставай ни на шаг.
Сперва козленок послушно семенил возле Ивана. Но вскоре стал забегать вперед и возвращаться, держа в зубах то василек голубенький, то земляничку и блея восторженно: «Ванечка, Ванечка, глянь какой цветочек!» – или: «Откушайте ягодки, добры молодцы!..»
Иван скрипел зубами, но помалкивал. Недосуг ему было с козленком несмышленым пререкаться. Другая кручина одолевала его: легко сказать, «два часа на поиски», да где искать-то ее – Бабу-ягу?
Тягостное молчание прервал Кубатай:
– Насколько я помню русский фольклор, а память у меня отменная, Баба-яга непрерывно топит печь и готовит себе обед из того или иного персонажа. Думаю, следует внимательно осмотреться, нет ли поблизости дыма. Между прочим, способом передачи информации посредством дыма пользовались в древности североамериканские индейцы… – Он вдруг неуместно хихикнул. – И африканские пигмеи.
Иван прервал его ударом себя по лбу. Уважительно глянув на Кубатая, сказал:
– И вправду, мудрец ты великий.
Путники огляделись. Какова же была их радость, когда невдалеке над деревьями они увидели струящийся к небу сизый дымок.
Боясь, что дымок исчезнет, Иван, Кубатай, Смолянин и козленочек Алеша с полкилометра проделали бегом и выскочили на мрачноватую, устланную мхом поляну.
Переминаясь с одной куриной лапы на другую, посреди поляны стояла изба. Из избы доносились возбужденные голоса: один старческий, надтреснутый, другой совсем детский, но с хитрецой.
– Что ты руки-ноги растопыриваешь? – сварливо бормотал старческий голос. – Ты мне обед срываешь. А у меня диета, между прочим.
– Да не пойму я ничего, бабушка, – отвечал детский. – Я стараюсь, да не выходит у меня.
– Ну, давай еще раз. На счет «три» быстро руки-ноги сгибаешь, голову опускаешь. Понял?
– Понял, бабушка.
– Приготовились! Раз! Два! Три! Тьфу ты, бестолочь… Я же сказала, на счет «три»! А ты на «два» скрючился, а на «три» обратно растопырился!
– Да не умею я считать, бабушка! Я же маленький!
– Что маленький, это да. Это плохо… – задумчиво произнес старческий голос. Но закончил бодро: – Зато, наверное, вкусненький.
– Может, ты меня подкормишь, подождешь, пока вырасту, а?
– Кончай, Ивашка, демагогию разводить! Кормить его, понимаешь ли… Сама есть хочу. Поехали!
Секунд десять из-за двери слышалось только неясное бормотание и громыхание листового железа. Наконец Баба-яга взвизгнула: – Опять? Опять, да?!
– Глупый я, бабушка! А ты жизнь прожила, умом богата стала. Ты покажь, как делать надо, – я и повторю!
– Чему вас только в школе учат! – польщенно пробормотала Баба-яга. – Ладно, слазь! Вот. Вот так садишься, вот так руки прижимаешь, вот так ноги, башку опускаешь…
Иван понял, что еще мгновение, и Ивашка Бабу-ягу зажарит. И тогда некому будет Алешу расколдовывать. Богатырским ударом он вышиб дверь избушки и с криком: – Погодь, Ивашка! – запрыгнул внутрь.
– А вот и ужин явился! – всплеснула руками сидящая на огромной лопате косматая седая старуха.
– Я тебе покажу ужин! Ты у меня на всю жизнь наешься! – вскричал Иван, занося над ее головой меч-кладенец, Кейсероллом даренный.
– Ай! – взвизгнула Баба-яга, закрывая лицо скрюченными пальцами. – На старого человека руку поднимаешь! И не стыдно тебе?
Воспользовавшись суматохой, Ивашка выпустил из рук черенок лопаты и метнулся к выходу.
– Обед, обед убегает! – истошно завопила старуха.
– До обеда ли тебе, бабуся? – насмешливо сказал Иван, приставляя ей к горлу клинок. – Превращай козленка в богатыря, не то избушке твоей быстро ноги пообломаю, а потом и тебя прирежу, не помилую.
– Щас, щас, щас. – Старуха торопливо выдернула из головы волосок, порвала его, что-то прошептала и сказала, заискивающе улыбаясь: – Готово, о сильнейший из богатырей! Гуляй себе с миром!
Иван усмехнулся, вложил меч в ножны и, шагнув к двери, спрыгнул на землю. Возле избы стояли трое. Смолянин с открытым ртом и озадаченный Кубатай разглядывали совершенно незнакомого белобрысого богатыря. Тот и сам с удивлением себя оглядывал.
Озверевший Иван ворвался обратно в избушку.
– Что ж ты делаешь, змея старая? В кого ты козленочка превратила?
– Как в кого, терпеливейший из терпеливых? – выпучила глаза Баба-яга. – В богатыря, как и велено!
– Так ведь не в какого попало богатыря надо, а в Алешу Поповича!
– Сразу бы говорил, – сварливо протянула старуха, снова выдернула волосок, дунула, плюнула и что-то прошептала.
Иван выглянул из избы. Смолянин и Кубатай тискали в объятиях Алешу.
– Вот спасибо тебе, бабушка, – сказал Иван обрадованно. – До свиданьица. Здоровье берегите.
И снова из дверей на землю спрыгнул.
– Больно молодежь нынче вежливая пошла! – крикнула ему вслед Баба-яга саркастически. Однако герои наши уже спешили прочь. – Ну погоди, Иван, – злорадно пробормотала старуха. – До болота только доберись.
Но и этого наши путники не слышали. А минут через пятнадцать и вправду поравнялись с трясиной.
– Насколько я осведомлен, – сказал Кубатай, – прямо за этим болотом расположена лабора… замок Кащея расположен.
– Да ну? – обрадовался Иван. – Ужель так скоро добрались?
– Ме-е-е… – проблеял Алеша. Испуганно потряс головой, перекрестился, а затем снова осторожно открыл рот, чтобы все же сказать то, что собирался: – Скоро-то скоро, а как через болото переберемся?
– Да, незадача, – вздохнул Иван и почесал затылок. – Мистер Кубатай, а вы что предложите?
– Почему «мистер»? – удивился Кубатай.
– Так, к слову пришлось.
– Что я могу предложить? – переспросил Кубатай задумчиво. – Могу ли я… Хочу ли я… Как ты меня назвал? Мистер? Ха! Что ж, безвыходных ситуаций не существует! Следует использовать воздушные шары! Дело мне знакомое!
– Что это еще за шары такие? – подозрительно спросил Алеша.
– Воздушный шар есть некий объем, заполненный горячим воздухом или же иным легким газом, – объяснил Кубатай, подняв вверх палец.
– О ком «об ем»? – неодобрительно полюбопытствовал Алеша.
– Не «о ком», а объем! – с легким раздражением объяснил Кубатай. – Ну, например, большой мешок из кожи или плотной ткани.
– У нас ни того, ни другого нет, – заметил Иван.
– Разве только лягушек через соломинку надувать, – предложил Алеша. – А че? Старинная забава молодецкая, – продолжал он, увлекаясь. – Берешь соломинку, вставляешь лягушке в…
– Лягушки не подойдут, – перебил его Кубатай, – объем маловат.
– О ком «об ем»-то? – взвился Алеша. – Нет, Вань, ты послушай только нехристя нашего!
А Кубатай пробормотал, почему-то хихикнув:
– Объем – он и в Африке объем…
– Заткнись, Алеша, – грубо осадил Иван Поповича.
– Ну как хотите, – обиделся Алеша и замолк. А Иван вспомнил историю Алешиной женитьбы и подумал: «Несладко, видать, царевне жилось».
Паузу нарушил Смолянин:
– Кстати, о лягушках! А может, это… с кочки на кочку? Как прыгоходы… – подмигнул он Кубатаю.
– А ежели кочки на середине кончатся? – мстительно спросил Алеша. – Тогда как?
Смолянин только пожал плечами.
– У тебя другие предложения есть? – спросил Алешу Иван.
Тот отрицательно покачал головой.
– Ну а коли так, – сказал Иван, – тогда поскакали.
И они вприпрыжку двинулись дальше. Только спасенные Кубатаем от надувательства лягушки с кваканьем разлетались в стороны. Долго нашим героям скакать пришлось. Да что плохо – ни присесть, ни скатерочку раскинуть. А еще хуже то, что, когда уж и лес из виду исчез и неясно стало, куда возвращаться, сбылись самые худшие Алешины опасения. Кончились кочки болотные, и простерлась перед ними топь сплошная, зыбучая.
– Приплыли, – объявил Смолянин мрачно.
– Ой, простите меня, друзья мои сердечные! – вскричал Иван, преисполнившись раскаяния. – Не послушал я Алешу, завел неведомо куда! Тут, видать, и головы нам сложить суждено.
– Не спеши нас хоронить, Ваня, – остановил его Алеша. – Авось не пропадем.
– Как же, не пропадем. Кубатай, мудрец, одна ты у нас надежда и опора! Что делать, как действовать?
Кубатай беспомощно огляделся, потом придал лицу значительное выражение и, приосанившись, заявил:
– В случае полной безвыходности ситуации следует взывать о помощи.
– Эх, – махнул рукой Иван. – Утешил, нечего сказать. К кому тут взывать-то?
И крикнул насмешливо:
– Ау!
– Ау! – то ли эхо отозвалось, то ли кто крикнул в ответ. Хотя скорее все же второе – потому как голос ответивший был женским. Иван насторожился.
– Ты эхо? – крикнул он с надеждой на обратное.
– Не-а, – отозвался некто.
– Где ж ты есть? – возликовал Иван.
– Здеся я, – раздалось совсем близко, и из-за кочки позади него высунулось зеленое глазастое девичье личико.
– Кто ты, девица крас… э-э-э… зеленая?! – вскричал Иван радостно.
– Русалки мы болотные, – кокетливо заявила та, продолжая опасливо выглядывать из-за кочки.
– Кикимора! – догадался Алеша.
– Фу, какой невежливый, – поморщилась та. – Говорю же – русалки мы, только воды проточной не уважаем.
– Зовут-то тебя как, русалка болотная? – поинтересовался Иван, боясь, что та, обидевшись, исчезнет снова, и что есть мочи подмигнул Алеше.
– Лизаветой звать, – жеманно ответила кикимора, поднимаясь и выходя из-за кочки. – Для своих – Лиза я. – И глазки потупила.
– Бедная Лиза, – сказал Алеша жалостливо. – Ты ж промокла вся.
– Какой миленький, – хихикнула Лиза, осторожно коснулась Алешиной кольчуги и тут же пальчик отдернула. – Что мокрая, то это, мон шер, для меня удовольствие одно. А за участие – мерси тебе, добрый молодец. – И книксен сделала.
Алеша неожиданно порозовел и ответил тихо:
– Я не добрый молодец, а богатырь. Алешей кличут.
Кикимора всплеснула руками:
– Ах, пардон, пардон, не извольте гневаться… Уж не Поповичем ли Алешей вы будете?
– Им, – признался Алеша, краснея еще гуще.
Во время этого диалога Иван, Кубатай и Смолянин почувствовали себя неловко. Так, словно незваными в чужую комнату вошли.
– Кхе! – кашлянул Иван, чтобы привлечь к себе внимание.
– Ой, что это я все разговариваю, разговариваю, – засуетилась кикимора. – Вы ж устали небось с дороги, кушать хотите?
– Спасибо, Лизавета, но не голодны мы, – ответил Иван как мог галантно. – К Кащею мы идем. Биться. Не проводишь ли?
– Все, что хочешь, проси, мон шер, только не этого, – молвила кикимора. – Уж коли попали сюда – считай пропали.
– А пошто так? Ты выведи!
– Выведу, и опять одной век коротать? Лучше я вас к себе на дно затяну. Будем там жить-поживать, песенки распевать, в преферанс поигрывать. Глядишь, и приглянусь кому из вас. А он – мне, стало быть. И кикиморы, между прочим, любить умеют.
– Лиза, не губи! – взмолился Иван. – Хочешь – топи нас, только на обратном пути. А с Кащеем сразиться мы должны.
Кикимора насупилась, что-то в уме прикидывая, потом сказала решительно:
– Значит, так. Оставьте мне Алешу-богатыря, остальных выведу. Возвращаться будете, там и порешим, отпущу я его аль наоборот – и вас к себе заберу!
– Да ты что, Лиза, мелешь-то? – возмутился Иван. – Как же мы Алешу оставить можем? Да и сам он не согласится!
– Эх, была не была, – торопливо сказал Алеша. – Жена у меня оказалась лягушкой, будет теперь кикимора в подружках. Ступайте, братцы. На обратном пути свидимся.
– Оревуар, стало быть! – радостно взвизгнула кикимора и тут же с Алешей вместе в топь и провалилась. А перед оставшимися путниками вздыбились из болота кочки одна за одной, прямой линией на сухое выводящие. Как ни тяжко было Ивану Алешу оставлять, да не время горевать. Смахнул он слезу да и поскакал по кочкам. Следом – Смолянин, а за ним и Кубатай, сабелькой басурманской позвякивая.