Ерш сидел у меня на спине и не дышал, в нем не чувствовалось ни тяжести, ни тепла, а я думала, что такие, как Ерш, люди, наверное, со временем приобретают особые качества – они учатся прятаться, учатся задерживать дыхание и не шевелиться и убирать температуру с поверхности тела, никак не выдавая себя; они умеют сидеть неподвижно сутками, они умеют не есть, они умеют не пить, впитывая воду кожей из тумана и утренней росы, они умеют не пахнуть. И наверное, с возрастом они научаются отсекать остальные человеческие качества, если эти качества можно приобретать, то и утрачивать их тоже. Я шагала под гору и совершенно не чувствовала веса Ерша у себя за плечами и думала, что это, возможно, оттого, что он каким-то способом научился контролировать вес; эти мысли увлекли меня настолько, что я перестала замечать все вокруг, и когда возле головы пролетел камень, я не поняла, что это было. Поняла секунду спустя, когда второй камень ударил в затылок со страшным мясным звуком.
Я упала и потеряла сознание, думаю, на несколько минут, потому что, когда я очнулась, все вокруг изменилось. Появился несильный ветер, он нагнал небольшие облака, низкие, похожие на клочки невесомой пены, солнце ломалось в этих облаках, воздух пропитывался рассеянным светом, движением, бликами, казалось, что вокруг меня вертится световой и воздушный смерч. Потом я увидела остальное, то, что мой мозг отсек при пробуждении, лишнее, ненужное, пену.
Были еще китайцы, много, я не стала их считать принципиально, но их там находилось порядочно, причем не просто какие-то проходящие мимо, но явно организованные – в одинаковой тяжелой обуви, в темно-зеленых рубашках, в шапках. Китайцы стояли, перекидывая в руках дубинки, изготовленные из обрезков труб, на меня не смотрели, кроме одного: он стоял близко и улыбался. Тот самый деловой китаец-гид, которому я засунула в рот пистолет, жаль, что не выстрелила. Он стоял рядом, с тухлой улыбкой, держал в руках мои пистолеты, а потом ему приглянулся макинтош, и он перевернул меня на живот и стал стаскивать его. Тянул, выворачивая руки, а кто-то другой поставил мне ногу на шею. Я, конечно, попыталась сопротивляться, но безуспешно.
Остальные занимались Ершом. Хотя им и заниматься-то особо не требовалось, он сидел не шевелясь, а они его пеленали. Обматывали длинной белой лентой, похожей на бинт, Ерш сидел, а один из китайцев описывал вокруг него круги, и в этом обматывании вполне преуспел – только голова торчала, и почему-то эта голова казалась не по-альбиносьи белой, а вполне себе седой. Ерш не спал, я видела его глаза, в меняющемся свете они вспыхивали попеременно то серебром, то красным, а иногда зеленым, он не моргая смотрел на меня. Смотрел. Почему они не ушли? Ведь ничего не стоило подхватить невесомого Ерша на плечо и утащить его прочь, а они так не сделали, они оставались тут, под этой канаткой. Но потом я догадалась. Камень меня хорошо оглушил, и хотя сотрясения, кажется, не случилось, но соображала я туго, и плечи болели.
Это из-за гида-китайца. Он хотел, чтобы я видела, как они унесут Ерша, чтобы я почувствовала свою ошибку, чтобы наблюдала его торжество и торжество господина Сяня, ценителя вековых традиций, человека, имеющего вес. Вполне могло статься, что этот китаец и являлся господином Сянем, тогда стоило бояться, он наверняка не прощает обид и унижений, наверняка в господине Сяне волнуется, едва держится в берегах темное зловонное море.
Кажется, Сянь что-то хотел сказать, у него рот уже сложился для этого, но он посмотрел на меня и передумал, только улыбнулся и покивал с презрением, а потом ударил сапогом в голову. Я потеряла сознание снова, в этот раз, правда, надолго. Я открыла глаза и поднялась на ноги. Они не убили меня, понятно, господин Сянь желал, чтобы я помнила это, моя смерть не принесла бы ему никакого удовлетворения, да и опасно – за мою смерть его бы непременно нашли.
Меня сильно тянуло влево, наверное, потому, что на левой стороне головы надулась шишка размером с полкулака. Я пыталась сообразить, что делать, как искать Ерша, Ерша ведь надо искать, искать…
Комендант Нисида. Полковник должен помочь, наверняка у него есть связи среди китайцев, надо всего лишь вернуться наверх, к тюрьме…
Неожиданно меня посетила сумасшедшая и одновременно страшная идея – я подумала, что, наверное, не стоит возвращаться в тюрьму. Потому что полковник Нисида… Конечно, он японец и не стал бы связываться с китайцами, но кто может поручиться, что годы пребывания в «Легком воздухе» в окружении анаморфического безумия не воздействовали и на его рассудок. Ведь Карафуто ест людей.