Остров Сахалин

Профессор присвистнул. С годами он становится все эксцентричнее. Сейчас носит парик. А когда-то выбрил на своей лысине американский флаг.

– У меня есть средства, – сказала я. – Я вполне могу издать…

– Оставьте это! – профессор Ода строго стукнул пальцем по столу. – Есть средства…

Профессор передразнил меня, высунув синий, в чернилах, язык.

– Сирень, сахалинский вояж негативно отразился на ваших мыслительных способностях. Вы, вместо того чтобы сочинять рассказы, лучше бы отдыхали, я же вижу, вы до сих пор не в себе.

– Я вылечусь, – пообещала я. – У меня мама разбирается в травах, я пью настои.

– Пейте, Сирень, пейте. Лечитесь. Я рекомендовал вас на кафедру, им нужен старший преподаватель, так что лечитесь. Что касается ваших сюжетов…

Профессор взял со стола пломбу, стал на нее дышать и разглядывать.

– У меня есть один знакомый в издательстве. Сейчас они занимаются в основном технической литературой, но раньше, насколько я помню, уделяли внимание и художественной… Помните, «Зимние тропы», «Некий позитивист», помните же? Я попрошу его, он взглянет на ваши тексты, вдруг… Хотя не пойму, кому это нужно… Никто не читает книги, никто, Сирень. Зачем вам это нужно?

– Это нужно.

Профессор положил пломбу на стол.

– Вы сильно заблуждаетесь, Сирень, – сказал профессор. – Ни одна великая книга не спасла ни одну великую страну. Это банально, но это правда… Вы опять побледнели!

Профессор принес глюкозу.

– Я пойду, – сказала я. – Я устала. Я быстро устаю.

Я направилась к выходу.

– Мне понравились ваши рассказы, – сказал вдогонку профессор Ода. – Это хорошие рассказы, вы слышите, Сирень…

Я подняла воротник макинтоша и вышла под дождь.

Раньше я любила ходить под дождем, чувствовать капли, дышать пылью, но сейчас лучше так не делать – в атмосфере до сих пор висит пыль сожжения, и оттого нередки кислотные ливни. Иногда падает пепел. Или черный снег. Да, черный снег шел всю эту зиму, солнце светило плохо, к пеплу Сахалина прибавлялся пепел проснувшихся камчатских вулканов, за окном висели сумерки и падал теплый черный снег.

Это была зима фонарей, их не гасили даже днем.

В декабре ударили морозы, такие сильные, что в окнах трескались стекла, из-за ведра угля могли убить, бедные кварталы вымерзали и вымирали от голода. Император приостановил действие Атомного акта, и на восточном побережье запустили четыре новые атомные энергостанции, а на площадях открыли паровые ангары, где мог отогреться и переночевать любой желающий.

В январе стало замерзать Восточное море. Со стороны Сахалина к нам потянулась изломанная коричневая клешня, которая увеличивалась с каждым днем – сводки об этом передавали по радио и печатали в газетах. Почти сразу возникли слухи.

О выживших на острове. Выжившие, которые ждут дня, когда море встанет окончательно, и тогда они пересекут пролив и ворвутся к нам, сея поток и разрушение.

О том, что МОБ мутировал и теперь может передаваться воздушно-капельным путем, о том, что тянущийся с севера ледовый язык похож на лапу дьявола, что это скверное предзнаменование, очень скверное. Не исключено, что души, сгинувшие в огне Карафуто, прокляли своих палачей, погасили солнце, и весна не наступит никогда. Подтверждением тому холода и лед, и когда лапа дьявола коснется японской земли, наступит конец, никаких сомнений.

Отец высмеивал эти домыслы и показывал свежие фотографии, сделанные с вертолетов береговой охраны. Море действительно замерзало, и пролив сузился вдвое, но никаких голодных толп на льду я не разглядела. С острова никто не выбрался, говорил отец. Там тьма и лед, и если там кто-то и остался, он не переживет эту зиму. Что лапа дьявола – фантазии одуревших от холода обывателей, если поглядеть на довоенные спутниковые снимки, то мы увидим, что эта лапа протягивалась к Японии в каждый холодный год и что Восточное море и пролив частенько замерзали и глупо поддаваться панике.

Я не поддавалась, мне нравился черный снег.

В феврале начались самые лютые морозы. В начале месяца в проливе жгли напалм, в середине пустили ледоколы, в конце бомбили. В феврале мой сын сделал первый шаг.

В марте в середине месяца с Тихого океана пришел тайфун, он окончательно взломал лед, подмел побережье от зимней сажи и расчистил небо, тайфун разогнал пепел, и показалось солнце. Весна явилась буйно и быстро. Кислые дожди плавили лед и выжигали зелень, а она все вылезала и вылезала. В апреле я впервые вышла на улицу.

Сейчас июль.

– Мне понравился рассказ про патэрена! – крикнул снова профессор. – Вы слышите?! Это очень хороший рассказ! Очень хороший!

А я уже шагала вниз по тропинке, выставляя под дождь ладони и иногда пробуя языком капли, дождь нормальный, не кислый, только холодный. Лестница, ведущая вниз, распухла от дождей, ступени поскрипывали и прогибались, по перилам бежали веселые ручейки, и все было, и все будет еще долго, я это знала.