Остров Сахалин

Во втором блоке тюрьмы содержатся заключенные, хотя и имеющие большие сроки, но не представляющие серьезной опасности для окружающих, осужденные по политическим статьям или по неосторожным преступлениям; и те и другие рассчитывают рано или поздно перейти в третий блок, а потом и в состояние поселенцев. Блок состоит преимущественно из узких одиночных камер, в которых круглосуточно остаются каторжные заключенные, камера в длину насчитывает двадцать шагов, в ширину она незначительна, человек с не самыми длинными руками может одновременно коснуться стен ладонями. Нар, коек, какой-либо другой мебели, предназначенной для лежания, не предусматривается; в любое время года заключенный находится на толстом коврике из пенопропилена, его шея прикована короткой цепью к трехпудовой гире, отлитой в форме ведра, так что при желании заключенный может совершать прогулки от окна до двери, волоча гирю-ведро. Некоторые, по уверениям надзирателя второго блока, за годы заключения умудряются так наращивать свои силовые показатели, что прохаживаются по камерам, держа гирю на весу или взгромоздив ее на затылок. Такие отправляются на поселение настоящими крепышами, походящими на приземистых широкоплечих гномов. Китайцы, держащие в Александровске ремесленные лавки и другие заведения, охотно нанимают этих троглодитов. Хотя для большинства заключенных такой вес, помноженный на скудость тюремного рациона, является все-таки разрушительным фактором; те, кого природа не одарила широким костяком, крепким желудком и железным здоровьем, зачастую переводятся в третий блок полуинвалидами.

Стесненность положения заключенного, кроме всего прочего обязанного пребывать на шейной цепи, немного смягчается условными вольностями режима, допускаемыми во втором блоке: заключенные здесь могут лежать и ночью, и днем, им позволяется читать книги и смотреть в окно, на скалы и воду. Это одно из самых весомых преимуществ второго блока, одна из главных привилегий, но есть и другие. Надзиратель с гордостью поделился с нами программой, разработанной лично им и направленной на гуманизацию наказания, с одной стороны, и привитие каторжным чувства прекрасного – с другой. Надзиратель с помощью других заключенных возобновил в ближних холмах небольшую копь, в которой еще в довоенное время добывался поделочный камень, и теперь заключенные второго блока обеспечены досугом – они вырезают из камня миниатюры по средневековым образцам. Конечно, все происходит под строгим контролем тюремной администрации, и результаты есть.

Мне захотелось встретиться с одним из заключенных, и надзиратель проводил нас в камеру к каторжнику, заканчивающему отбывать положенный срок во втором блоке и готовящемуся к переходу в третий. Надзиратель, понизив голос, сообщил нам, что этот заключенный особенный – он троюродный брат домашнего доктора императорской фамилии, прислан в Александровскую тюрьму за сочинение оскорбительных памфлетов, вольнодумство и организацию подпольной ячейки либерал-демократов, по профессии он журналист, а зовут его Сиро Синкай.

Синкая я знала, более того – помнила.

Я тогда училась в старших классах, зимой уроки длились до темноты, и мама встречала меня, чтобы проводить до дома; мы шагали по тихим улицам и громко разговаривали, пугая прохожих своей чужой речью; шли мимо дровяных лабазов, мимо мастерских, где делали и учили петь механических птиц, мимо лавок с ненужными книгами и будок с горячей лапшой. До дома от школы было недалеко, но это если по прямой, мама же не любила ходить по прямой, и мы всегда удлиняли путешествие, обходя ремесленные и торговые кварталы. И однажды, кажется в месяц инея, мы с мамой, замерзнув, решили заглянуть в ресторан, который завелся в здании, где раньше располагался телеграф. Обычно там было темно и тихо, но в тот день окна и двери оказались открыты, играла музыка, пахло паровыми капустными пирожками и чаем. Мы зашли внутрь.

Там на небольшой сцене на стуле сидел человек в нелепом и бедном клетчатом пальто и грел руки железным чайником. Вокруг сцены собирались столики, за ними дремали тепло одетые люди; мы выбрали столик с краю, нам тут же принесли чай и сладкие имбирные сухари, человек, принесший угощенье, поглядел на нас с удивлением.

Мама пояснила, что это, видимо, вечер поэзии. Раньше, во времена ее молодости, такие вечера проводились часто, потому что тогда, после Войны, поэтов объявилось неожиданно много, а развлечений, напротив, было мало. Правда, по словам мамы, поэты сейчас остались не очень высокого полета, так себе. Но потом и такие поэты куда-то делись, так что нам повезло, мы сможем послушать, возможно, настоящего.