Остров. Уик-энд на берегу океана

Когда он пришел в себя, ему показалось, будто он удобно лежит на спине и чувствует всей кожей веяние несказанной свежести. Он открыл глаза. Вокруг него двигались какие–то красноватые тени. Тут только он с удивлением заметил, что стоит на ногах, и понял, что толпа, теснившая его со всех сторон, не дала ему упасть. Он снова закрыл глаза, и сразу же его охватила неодолимая сонливость. Но в эту же минуту он почувствовал, как кто–то с силой хлопнул его по обеим щекам. Он открыл глаза. Рядом было лицо Аткинса, но оно словно бы расплывалось в тумане. Ценой почти нечеловеческих усилий Майа удалось не опустить век. Его снова бросило в жар,

— Ну как, лучше, сэр?

— Ничего, Аткинс.

Теперь давка стала полегче. Если бы только хоть на секунду смолк этот вой. Рядом никто не кричал. Кричали где–то дальше, по ту сторону мостков. Огонь постепенно наступал на корму. Высокие языки пламени отчетливо выделялись в вечернем небе. Минутами ветер сносил огненные языки в их сторону, они угрожающе подбирались сюда, к корме, и люди ощущали на лицах душный жар, будто к ним приближалась гигантская пасть чудовища.

— Вы чувствуете под ногами палубу, сэр?

— Да, — сказал Майа, — им там, должно быть, совсем плохо приходится.

И вдруг он вспомнил: а Джебет, Джебет, который перешел на нос?!

— Надо добраться да леера.

— Зачем?

— Чтобы прыгнуть.

— Прыгнуть, сэр? — переспросил Аткинс сдавленным голосом.

Он ничего не добавил и, выставив плечо, начал прокладывать путь. «Вряд ли проложим», — подумал Майа, но, к великому его удивлению, толпа покорно расступилась. Через минуту он уже коснулся ладонью леера. И тотчас же отдернул руку: леер был раскален.

— Берег! — крикнул Майа.

Берег был совсем рядом, примерно в сотне метров. Очевидно, удар был так силен, что порвалась якорная цепь, и судно подтащило течением к берегу. Оно врезалось в песок почти напротив санатория. Слева Майа даже различил цепочки английских солдат, ждущих своей очереди на берегу Брэй—Дюна. Посадка продолжалась.

Майа перегнулся через борт. Отсюда казалось, что они находятся на головокружительной высоте над морем. А море там, внизу, было спокойное, без единой морщинки. И блестело, как стальной щит.

— Здесь мелко, нельзя нырять…

— Да нет, нет, — живо сказал Майа. — Вот вы сами увидите, я нырну первым.

Ему почудилось, будто Аткинс слегка побледнел.

— Я не умею плавать, — хрипло сказал он.

— Ну что ж из того? У вас спасательный пояс. Никакой опасности нет. — И добавил: — Никакой опасности.

Аткинс молчал.

— Я сейчас прыгну, Аткинс, а вы за мной.

— Я не умею плавать, — упрямо повторил Аткинс.

— Э‑э, черт! Да вам и не нужно уметь плавать.

Наступило молчание, и Майа почувствовал, что Аткинс отчаянно борется сам с собой. Вой стал еще громче, и внезапный порыв ветра погнал на них целый шквал искр. Приподнявшись на цыпочки, Майа разглядел, что пламя подобралось уже к мосткам. От жары он задыхался и чувствовал, что вот–вот лишится сознания. Его охватило какое–то унылое оцепенение. Обожженная о леер ладонь ныла, и ему хотелось закричать в голос.

— Ну, быстрее.

— Я предпочитаю остаться здесь, — сказал Аткинс.

Лицо его, освещенное отблесками пожара, казалось багровым. Вид у него тоже был отупевший. Майа схватил его за плечи, сильно тряхнул.

— Но вы же сгорите, Аткинс, сгорите!

Аткинс покачал головой.

— Я не могу прыгнуть, сэр, это невозможно.

В ушах Майа гудело от рева толпы. Ему самому хотелось завыть.

— Я не умею прыгать, — уныло и тупо твердил Аткинс.

Лицо его вдруг лишилось всякого проблеска мысли. Майа посмотрел на него. И это Аткинс, такой храбрый, такой спокойный всего несколько минут назад… И он умрет потому, что не решается спрыгнуть с высоты в несколько метров… Майа яростно встряхнул его.

— Вы спрыгнете, Аткинс, слышите, спрыгнете! Спрыгнете! Я вам приказываю прыгать!

Майа тряс Аткинса изо всех сил, и тот не сопротивлялся. Вид у него был угрюмо–ошалелый.

— Вы не можете давать мне приказов! — пробормотал он невнятно.

Теперь уже кричали вокруг них. Вернее, это был даже не крик, а слабый пронзительный стон, какой–то немужской стон. Майа мельком оглядел окружающие лица. И на всех прочел то же выражение, что и на лице Аткинса, выражение покорного оцепенения. «Неужели и у меня такой же вид?» — подумал он в ужасе. Ему почудилось, будто огонь превратился в огромного хищного зверя, который завораживает человека, прежде чем броситься на него.

— Аткинс, — крикнул Майа, — я сейчас прыгну. Не плавать, а прыгать. Любой может прыгнуть. И вы тоже.

Аткинс посмотрел на него, открыл рот и вдруг завыл. В этом вое не было ничего человеческого, казалось, что воет по покойнику собака.

— My god! [51] – крикнул Майа. — Да замолчите вы!

Но вой не прекратился, бесконечный, похоронный, завораживающий.

— My god, да замолчите же!

Вокруг них крики становились все громче. И Майа тоже едва сдерживался от желания завыть. Он целиком погружался в непередаваемо странную пассивность. Аткинс все кричал, а лицо его стало угрюмым, растерянным.

— Аткинс, — крикнул Майа.