Остров за островом

Один фолклендский ветеран, возвращавшийся к своим стадам, после того как прогостил шесть месяцев в Англии, прижал меня к поручням, чтобы выразить свои надежды, что мне понравится их архипелаг. Но фермер не смог продолжить свою речь. От налетевшего ветра у него перехватило дыхание, голос его потонул в реве урагана. Наш пароход обогнул мыс и попал в объятия настоящей фолклендской погоды. В мгновение ока пассажиры извлекли шерстяные кофты, куртки, плащи, шубы, перчатки, шарфы и капюшоны. «Дарвина» трепал ураган. Ветер завывал в снастях и антеннах. Мыс Пемброк скрылся в темном снежном вихре. С наветренной стороны море выплескивало ледяные фонтаны и обдавало ими людей, бросавших тоскливые взгляды на очертания города, лежавшего на склоне холма.

Порт-Стэнли, скрытый под пеленой дождя, не салютовал нам из своих двух пушек, стоявших у собора. Он встретил нас так же безрадостно, как семьдесят лет назад встретил Норденшельда, Амундсена, Дусе, Скоттсберга и капитана Ларсена. Ничто не изменилось с тех пор, даже внешний вид города. Разве что крыши домов выкрашены теперь в более яркие цвета. Похожие на заплаты, они блестели от дождя, как новая эмаль.

Джипы бежали с холма по узким улочкам. По набережной и у пристани, к которой мы должны были причалить, сновали лендроверы. Люди, вылезавшие из машин, были одеты в черное и серое. Мужчины в спортивных кепках, натянутых до самых бровей, женщины в туго повязанных платках, мальчики — в вязаных шапках, девочки — с распущенными волосами, которые свободно трепал ветер. Люди пытались укрыться от ветра за темными останками какого-то старого судна, кончавшего свой век в качестве причала. Они были похожи на беженцев и мало кто осмелился помахать в знак приветствия при виде знакомого лица.

Ни искры энтузиазма, ни капли восторга по поводу свидания. Ни одного несдержанного восклицания. Никаких объятий или поцелуев. Ни слезинки радости при виде родных, проведших много месяцев в другой части света. Нам, наблюдавшим такой прием со стороны, эти люди показались уж слишком сдержанными. Словно два кузнечика, столкнувшиеся на одном стебле и не понимающие, что принадлежат к одному виду. Но люди, в которых течет английская кровь, никогда не приходят в такое возбуждение, чтобы потерять самоконтроль, иначе говоря, «стиль». Ласки на виду у всех не входят в правила их поведения.

На островах оказался лишь один-единственный свободный дом, где мы и разместились. Владела этим домом миссис Диана Тэрнер, единственная на архипелаге дама-овцевод, обладательница 12 тысяч овец, трех лендроверов и семи миль бездорожья, ведущих на ее ферму. По фолклендским взглядам, она была весьма современной и свободомыслящей женщиной.

Ринкон Коттедж представлял собой бунгало, которое как нельзя лучше подходило под базу нашей экспедиции. В кухне гулял ветер, так что чад от сгоревшей баранины нам не грозил. Спальня была ледяная с обязательными резиновыми грелками. Печь, топящаяся торфом, два ведерка для угля, два ведерка торфа, два крыла Магеллановых гусей, торжественно водруженные по обе стороны поддувала. Эти крылья на Фолклендских островах такой же непременный инструмент для сметания золы и торфяной крошки, как в Кении хвосты жираф — для битья мух. Большая желтая роза, ломонос и приговоренная к смерти бегония украшали стеклянную веранду, выходящую на Дэвис-стрит. Дом стоял почти на самой вершине холма, откуда открывался великолепный вид на круглую, как озеро, гавань и на голые серовато-синие кварцитовые холмы на противоположном берегу.

Первая ночь в новом доме не могла быть более драматичной и грозной. Нам казалось, что Ринкон Коттедж сейчас сорвется с места и полетит над Южной Атлантикой. Ураган сотрясал весь дом, ломился в дверь, стучал в стены. Крыша колыхалась и дрожала, словно желе, которое мы ели на сладкое после баранины. Громы, молнии, ливень, подобный библейскому потопу, вой и свист ветра. Фолклендские острова встречали нас своей обычной погодой.

Открытые и забытые.

Яблоко раздора

Теперь уже невозможно установить точно, кто из мореходов XVI века первым обнаружил этот исхлёстанный ветрами архипелаг. Ни одна лоция, ни один вахтенный журнал, ни одна карта не сообщают нам этого. Может быть, это был Америго Веспуччи, давший имя Америке и считавшийся своими современниками ее открывателем, который во время третьего путешествия, совершенного им на службе у португальцев, плавал вдоль берегов Южной Америки. А может, португалец Фернандо Магеллан, который во время своего первого кругосветного путешествия в 1519–1522 годах перезимовал в проливе, названном потом его именем. Антонио Пигафетта, сопровождавший Магеллана, оставил описание этого путешествия.