— Я знаю. Это наверняка не важно — у меня пока нет никакой работы, по крайней мере до завтра, пока я не встречусь с шефом.
— Работа — это не единственное, что есть в жизни. Там может быть что угодно.
— Нет, — сказал он. — Не может.
— Что ты имеешь в виду?
Но он только покачал головой и продолжил есть.
Через полчаса он посадил Кэт в такси и пошел прогуляться по средневековой улице до собора. По обе стороны от него возвышались стены, а фонари отбрасывали на мостовую теплый желтый свет. Он остановился. У него в кармане снова зазвонил телефон, и ему внезапно показалось трусостью так долго избегать разговора, когда Кирсти ему явно хотела что-то сообщить. Разговор с Кэт прочистил ему голову. Как обычно.
Он достал телефон.
Черт. Он медленно шел по улице, держа перед собой телефон, но сейчас он был не здесь, не в Лаффертоне, не рядом с собором. Он был на острове, в пабе, видел посеревшее лицо Йена и его бегающие глаза, решал, что делать дальше. И он решил, он дал Йену шанс сдаться. А вместо этого…
Вместо этого что?
Черт.
А теперь он, наверное, должен оставить или написать сообщение, и оно отправится адресату. Связь на Тарансуэе работала непредсказуемо даже при самой лучшей погоде.
— Алло, — это был Дуглас, и его голос звучал громко и отчетливо.
— Это Саймон. Меня не было, я только увидел сообщения Кирсти про Йена. Она там?
— Она наверху с Робби, он не может заснуть.
— Она написала мне про Йена. Есть какие-то новости?
— Нет. Я знаю только, что его давно не было видно.
— Может кто-нибудь из вас позвонить мне, если что-то поменяется? Телефон снова при мне.
— Без проблем.
— Спасибо, Дуглас. У вас все в порядке?
— Все хорошо.
Дуглас всегда был немногословен. Саймон повесил трубку.
Саймон всегда отлично спал, но этой ночью было по-другому. Он засиделся допоздна, снова просматривал файлы Кимберли Стилл. Отмечал те моменты, которые должны были отработать во время первоначального расследования, но, очевидно, не отработали, пытался разработать более корректную и детализированную временную шкалу событий. Чем дольше он над ними работал, тем больше мелких, но критических огрехов подмечал. Даже если некоторые отчеты потерялись, а это было возможно, все равно не сделали массу того, что могло бы дать жизненно важную информацию. Особенно много времени было потрачено на одну зацепку, которую старший офицер расследования безо всяких причин посчитал самой главной, пока все остальные концы так и оставались висеть.
Саймон знал, что полиция Лаффертона в то время переживала черную полосу: царила неорганизованность, все сводили какие-то личные счеты, и во главе находился слабый старший констебль, который рано ушел на пенсию. Его заменили — на Полу Девениш, которая быстро со всем разобралась, проявив завидную хватку и решительность, но последствия начавшегося разложения все равно оставались заметны еще некоторое время.
Он работал до половины второго, и все это время Йен ни на секунду не выходил у него из головы и как будто присутствовал рядом с ним в комнате. Он знал, что когда — точнее, если — Йен объявится, Кирсти сразу позвонит ему, но его страшил этот звонок. Если Йен действительно уплыл на Большую землю, чтобы сдаться полиции, новости уже просочились бы. Саймон сомневался, что Йен сделал именно это. Скорее всего, он сел на поезд и поехал туда, где ничего не знали о его теперешней жизни, — например, к старым друзьям. Или он просто мог затеряться в большом городе, например, в Глазго. И там, рано или поздно, его найдут. Но сколько времени это займет? Йен был странноватым, закрытым, а теперь еще и довольно нестабильным человеком. Саймон уже не мог запереть Йена и его исчезновение в ментальном ящичке, как все остальные проблемы, которые он не мог или не хотел решать мгновенно.
Он отправился в кровать, но сон у него был неспокойный — он слышал, как часы собора пробили четыре, пять часов… А потом он просто вырубился и проснулся только от звука назойливо вибрирующего телефона на прикроватной тумбочке.
Номер Кирсти.
— Его нашли. В старом сарае Кеннета Маки.
У Саймона тяжело упало сердце и разбилось где-то в районе живота, когда она сказала:
— Он повесился, Саймон. Все растеряны. Никто ничего не понимает.
Но он понял. Он сделал кофе и встал у окна, глядя на свой квартал, где пока еще царила тишина, потому что было слишком рано для идущих на работу или просто гуляющих людей.