Закинув пулемет за спину, Ладов медленно полз по крутой стене. Все выше и выше. Все ближе и ближе к намеченной цели… Малейшее неверное движение – и можно сорваться, а внизу камни, костей не соберешь.
Но внизу еще и ребята, друзья… Они лежат на голом песке, открытые каждой пуле.
Совсем близко Ладов увидел крупные птичьи яйца. Они густо лежали на гранитном карнизе, как гирлянды разноцветных лампочек на празднично украшенных фасадах домов. Кайры, не успев испугаться, недоуменно таращили глаза-бусинки на странное, ползущее мимо них существо, лишь учтиво перемещались чуть в сторону, освобождая насиженное место для упора ноги, обутой в огромный сапог.
До плато оставалось два-три метра, когда рядом взвизгнула пуля. «Заметили, сволочи!..»
Следующая пуля расщепила приклад. «А, канат им в глотку, как же теперь стрелять!»
И вдруг – тупо ударило в бок. Нога одеревенела. Подошва соскользнула с ненадежной опоры, и Ладов повис на руках. Попытался подтянуться – прежней силы не было…
– Проклятье! – выругался громко и застонал от боли.
Последнее, что уловил ускользающим сознанием Федор, было море, яркое, сверкающее. И родной Владивосток, обнимающий бухту Золотой Рог. И корабли вдоль причальной стенки. Их много, разных: буксиров и барж, теплоходов и сейнеров, катеров и тральщиков – всех тех, на которых когда-то плавал и воевал Федор Васильевич Ладов…
Бегичев видел, как рухнул со скалы сержант. Жгучее чувство вины охватило младшего лейтенанта. Это он привел людей сюда, на проклятый Кайхэн. Это он, командир, самостийно распорядился чужими жизнями! Во имя чего? Какое он имел право? Никто приказа ему не давал…
Продолжая отстреливаться, бойцы, рассыпавшись по берегу, лежали в наспех отрытых окопчиках и ждали команды. Солдаты с надеждой поглядывали на Бегичева, не испытывая никаких сомнений в правильности совершенного. Значит, он был… Был такой приказ!..
– Товарищ младший лейтенант! – неожиданно завопил не своим голосом Шибай. – Смотрите, наши!
– Где? – не понял Бегичев.
– Да в море же! Вон!
Бегичев оглянулся и замер. К острову подходила разношерстная флотилия. Рядом с тральщиком, малым охотником, катерами мельтешили кавасаки. И на всех мачтах – красные флаги.
Вот оно, спасение! Наконец-то!
С кораблей ударил залп, заговорили пушки, пулеметы. Огненные трассы прошили японскую казарму. Она задымилась и вспыхнула. К берегу устремились малышки катера и десятки лодок, переполненных десантниками. Бойцы, стреляя, выскакивали из воды; преодолев линию прибоя, устремлялись к японским окопам.
Среди солдат мелькнула странная фигура человека в гимнастерке без погон. Он бежал, закинув автомат за спину, беспорядочно размахивая руками, перепрыгивая через камни. И бежал он не к вражеским окопам, а в противоположном направлении.
«Чудак, – подумал Бегичев, – куда это он? Попадет под шальную пулю».
Человек добежал до скалы, ловко вскарабкался наверх и внезапно остановился. Взору предстал котиковый пляж.
Он стащил с головы каску и замер. За спиной шел бой, а здесь, перед глазами, продолжалась мирная жизнь…
Через полчаса десантники полностью овладели островом. Все было кончено. Остатки японского гарнизона сдались в плен.
Отпуск заканчивался. Пора было покидать гостеприимный Сахалин и возвращаться к родным волжским берегам.
Я объездил места боев сорок пятого года, поклонился праху павших товарищей. Оставалось нереализованным одно желание – побывать на Кайхэне, то бишь на Тюленьем, как с некоторых пор переименовали заветный островок.
Однако Тюлений сейчас – государственный заповедник, поэтому тщательно охраняется. Посторонних людей туда не пускают.
Я, конечно, не совсем посторонний. Орден Ленина получил, как сказано в наградном листе, за спасение национального пушного богатства страны. Но не станешь же предъявлять свои заслуги в качестве официальных полномочий… Да и добраться до острова проблема. Нужен специальный транспорт; рейсы прогулочных судов в Охотском море пока что не организованы.
При всем желании попасть на Тюлений рассчитывать было не на что.
Помог случай, причем, можно сказать, сюрпризный.
В Южно-Сахалинске, в штабе погранотряда, куда зашел узнать, какие сохранились документы, относящиеся к сорок пятому году, мне встретился капитан. Был он небольшого роста, со скуластым смуглым лицом. Сразу показалась знакомой его походка, скользящая и совершенно бесшумная, словно шел человек не в подкованных армейских сапогах, а в унтах. И даже не шел – плыл, мягко и быстро перебирая не очень длинными ногами.