Остров живого золота

Ты не подумай, что я во всем виню Толоконникова. Да, это он настоял на буквальном исполнении приказа. Эрг не из тех, кто «может сметь свое суждение иметь». Тем не менее командир в любом деле – никогда не устану повторять – фигура главная. От него многое зависит. Но не все. С себя я ни в коем случае не снимаю ни вины, ни ответственности. Замполит обязан был переубедить командира. Если бы я поставил вопрос ребром, как это случилось позже, он бы не пошел поперек.

Свят тоже не проявил привычной твердости. Он лучше других видел и понимал, чем грозит отряду, его детищу, необдуманное решение Толоконникова. Если бы не воля и энергия Свята, железной рукой заставившего всех нас пройти суровую выучку, десант вряд ли достиг бы цели в тех труднейших условиях. Так скажи, имел ли право бывший командир оставаться в стороне? Нет и еще раз нет! Действуй он более решительно, Толоконников определенно дал бы задний ход, потому что ему всегда не хватало уверенности в логичности собственных действий, хотя в личной храбрости отказать было нельзя.

Но попробуй понять и положение Свята. Волею обстоятельств он был поставлен в очень, я бы сказал, стеснительные рамки. Заместитель командующего не дал себе труда разобраться до конца в том, что произошло в отряде. Хоть бы снизошел до замполита. Я бы открыл глаза на многое. Теперь в армии, я знаю, с политработниками считаются больше. Это правильно… Уж я бы сумел отстоять Ивана Федоровича. И не пришлось бы ему балансировать между собственным уязвленным достоинством, врожденной деликатностью и чувством долга. Но быть на распутье можно до известного предела, за которым отбрасывается все личностное. Свят это впоследствии блестяще доказал в бою.

Мог бы свою роль сыграть еще один человек, которого я очень люблю. Ты, наверное, догадываешься, речь идет о Червинском, нашем нынешнем уважаемом члене-корреспонденте Академии наук. Мы с ним переписываемся, правда еще реже, чем с тобой. Вениамин Сергеевич недавно переехал в Москву, расстался наконец со своими котиками и вплотную занялся вопросами биосферы, охраны окружающей среды – самыми, как он заявляет, жгучими проблемами современности. Так вот, в свое время Червинский тоже мог остановить Толоконникова. Причем весьма несложно. Что стоило профессору, которого совершенно не волновали проблемы субординации, снять трубку, со свойственной ему непосредственностью позвонить хоть самому командующему и заявить: разыгравшаяся стихия ставит под угрозу сохранность отряда, а следовательно, и саму экспедицию.

Все могли внести свою лепту, но никто не ударил палец о палец. Вот так-то, друг мой!

О солдатах же вспоминаю с большой теплотой. Люди вели себя безукоризненно в наисложнейших штормовых условиях и действовали не за страх, а за совесть.

Теперь можешь делать выводы. Конечно, судить обо всем спустя тридцать с лишком лет, когда ты набрался и ума, и жизненного опыта, легко. Нельзя забывать, что мы были тогда молодыми и многого еще не понимали. Мудрость приходит с годами. Повышается чувство ответственности. Расширяется масштабность мышления. Вырабатывается известная осторожность. Прежде чем принять какое-либо решение, взвешиваешь все за и против. Хорош бы я был теперь секретарь райкома, если б действовал на авось, куда кривая вывезет.

Расписался что-то сегодня. Благо ночь, и никто не мешает… Жена и дети давно спят. А я сижу на кухне (прислушиваюсь к вою шакалов – их у нас здесь, в горах, много) и никак не могу остановиться. Разбередил ты меня своими вопросами. Всколыхнулось в памяти пережитое. Эх, если бы можно было пройти все сначала! (Не встречал человека, который хоть однажды не помечтал начать жизнь с нуля.) Представляешь, как бы мы разумно действовали? Не допустили бы ни единой ошибки. В любых ситуациях поступали бы исключительно правильно…

Но жизнь, наверное, тем и прекрасна, что неповторима. То, что совершил, не переделаешь. Так оно и войдет в историю… Поэтому сейчас, прежде чем ты предпримешь решительный шаг, думай крепко.

Видишь, уже морализировать начал. И все-таки пусть тебе не покажется, что я теперь выработал новую манеру поведения. Терпеть не могу поучать. На людей лучше действуют сделанные тобою дела, чем слова.

Кончаю. Третий час ночи. Завтра пленум по свекле. Добычу увеличиваем, а убирать не успеваем.

Привет от моих.

Жму руку! Твой Калинник.

Бегичев неторопливо шагал по лесной тропинке. Хотелось побыть одному. Потом на это, он знал, времени не будет. А что-то важное, казалось ему, он не решил, что-то недодумал. Но в голову лезли совершеннейшие пустяки… Мешала тишина, наступившая после нескольких дней затяжного дождя. Беззвучие воспринималось нереальным, таившим в себе угрозу.

Припомнился разговор с командиром полка. «Почему вы до сих пор в младших лейтенантах ходите? – спросил он с иронией. – Штрафник?»

Что ответить? Так случилось. Представили на очередное звание – получить не успел: ранили. После госпиталя попал в другую часть. А тут и войне конец…

Был конец. Да весь вышел. Снова война! И черт с ними, с чинами…