Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Следует оговорить, однако, что известность Сухомлинского складывалась – помимо популярности среди учителей-практиков – с конца 1960-х годов скорее в литературно-журналистской сфере (публикации Г. Медынского, статьи в «Литературной газете» и «Юности»), чем в официальных научно-педагогических кругах713. В защиту идей Сухомлинского и против Бориса Лихачёва очень рано, уже в 1967 году, высказался молодой Феликс Кузнецов, впоследствии активный функционер Союза советских писателей и погромщик альманаха «Метрополь»714. Фигура павлышского директора окончательно утверждается в общесоюзном педагогическом пантеоне во второй половине 1970-х.

Параллельно уже в 1970-е годы фигура Сухомлинского присваивается украинской культурой – так, например, известнейший поэт-шестидесятник и национал-коммунист Иван Драч посвящает ему драматическую поэму «Дума об учителе» (1976) и очерк «Феномен сельского учителя-подвижника»715. В годы перестройки Драч будет одним из активных деятелей национального движения «Рух», как и Олесь Гончар; оба писателя в 1990 году вышли из КПСС. Эти деятели реализуют скрытый потенциал национального и «либерального» течения в шестидесятничестве, к которому, безусловно, тяготел и поздний Сухомлинский. Характерно, что написанные во второй половине 1960-х его статьи о «родном слове» в популярные антологии не входят и не переводятся с украинского на другие языки.

Но интеллектуалам, воспитанным на коммунистической идеологии и изначально ей преданным, для переключения с «республиканского уровня» в горизонт самосознания модерной нации будут необходимы не только политические условия (кризис СССР конца перестройки), но и перемены в осознании собственной идентичности и исторической укорененности – в рефлексии опыта советских десятилетий и еще более давнего прошлого.

6

Апелляция Сухомлинского ко всей ранней советской педагогической традиции, без подчеркивания роли одного Макаренко была основана на проделанной к тому времени и скрытой от глаз широкой публики мыслительной работе.

Если сравнить издаваемые в УССР педагогические сочинения середины 1950-х и середины 1980-х годов, а также работы по истории образования, очевидной станет постепенная смена ориентиров педагогического дискурса, а на уровне стиля – освобождение от казенщины и штампов газетных передовиц. Речь идет об усложнении аргументации, индивидуализации письма (конечно, не у всех авторов), акцентировке региональных, а затем и национальных компонентов, о все более масштабном изучении, восстановлении и одновременно «изобретении» (в духе Эрика Хобсбаума или Бенедикта Андерсона) своей, украинской педагогической традиции. Сухомлинский включился в этот процесс сознательно – он поддерживал отношения с украинскими историками педагогики, они же брали на себя важную роль редакторов и рецензентов его сочинений (например, Савва Чавдаров или Александр Дзеверин, о которых речь пойдет ниже). По своему личному опыту конца 1930-х – начала 1950-х годов он должен был хорошо помнить многие «неназываемые» имена, опальные фигуры и «разгромленные» концепции.

Среди многочисленных работ Сухомлинского довольно мало специальных историко-педагогических сочинений, однако он, несомненно, хорошо знал литературу прошлого по разным вопросам воспитания – от Песталоцци до Крупской, но также, вероятно, и Фрейда. Тем не менее он специально – и сочувственно – написал для главной украинской партийной газеты об очерках по истории местной школьной системы за все советские годы716. Из давних авторитетов особенно важны для Сухомлинского были Ушинский, тоже много писавший о народной школе на украинских примерах, и Лев Толстой.

С середины 1950-х годов в различных советских республиках начался процесс постепенного пересмотра и частичной реабилитации педагогических течений послереволюционного периода, ранее объявленных «национально-буржуазными» или ревизионистскими717. Автономия украинской образовательной системы 1920-х годов и ее отличия от принятой в РСФСР схемы стали рассматриваться – на страницах как специально педагогической, так и «юбилейной» литературы – уже в рамках общесоветской эволюции образовательных институтов, а не как националистический уклон718. Идея многообразия систем воспитания и педагогической мысли народов СССР (реализованная в авторитетной серии соответствующих «Очерков», выходивших в издательстве «Педагогика»719), а также обязательные главы по пятнадцати национальным республикам в учебниках по истории педагогики и оговорки о разных путях становления советского просвещения – все это напоминало читателю последних советских десятилетий о пестрой федеративной картине устройства науки и культуры 1920-х годов, но, конечно, в достаточно сглаженном виде.