Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

18 октября 1961 года, выступая на XXII съезде КПСС, Н.С. Хрущев обещал: «Наше поколение советских людей будет жить при коммунизме!»792 Коммунары считали, что в их Коммуне он уже настал: «Коммуна – это, по-моему, комок концентрированной настоящей жизни, “кусочек коммунизма”. В ней нет очень много, что могло бы быть и что является порой страшно необходимым, но в ней есть то главное, что дает право мне и остальным называть ее Коммуной»793. В одном из личных писем слова «будущее» и «Коммунарск» идут через запятую: «Каждую ночь где-нибудь внизу оставалась группа ребят и тихо-тихо говорили о будущем, о Коммунарске…» (воображаемом «городе коммунаров»). А на вопрос коммунарской анкеты «Кого бы ты взял в будущее» один из участников коммунарского сбора отвечает: «…в будущее я бы взял настоящих коммунаров, насчет себя подумал бы»794.

Илл. 8. Праздничное шествие коммунаров

Тот образ жизни, который старались воплотить коммунары, казалось, полностью соответствовал программной цели Советского государства и КПСС: приближать коммунизм. Спектр деятельности коммунаров хотя и был значительно шире официального пионерского (то есть обязательного практически для каждого советского школьника), но ни в чем ему не противоречил. Таким образом, ни на идеологическом уровне, ни на уровне практических форм деятельности оснований для противостояния коммунарского сообщества и «большого» советского общества, не говоря уже о конфликте, вроде бы не было.

Конечно, коммунары ощущали свою «избранность» и «особость». Об этом переживании упоминают практически все информанты:

Помню это ощущение избранности. <…> Помню, когда 24 марта – вот не такие холодные дни, как сейчас, а теплые – пальто нараспашку, [пионерский] галстук развевается, и с речовками по городу проходили. И народ, конечно, вставал на тротуарах и смотрел. Конечно, смотрели! По-видимому, совсем не с тем чувством, которое мне читалось. Мне казалось, что это производило неизгладимое совершенно впечатление, что все хотят идти с нами, но не всем дано, а только некоторым. И поэтому это ощущение какой-то избранности, что ты не такой, как все. <…> И это я вру, конечно, что у меня только такие чувства были. Я просто кожей чувствовала гордость какую-то, когда мы проходили. Это витало, конечно, ощущение такой элитарности, избранности. Что мы особенные, что у нас отношения совершенно особенные – нигде таких больше нет795.

Эти чувства были обусловлены восприятием Коммуны как уже осуществившейся утопии, частицы будущего в настоящем. Один из участников коммунарского движения 1970-х так характеризует коммунаров: «…“прежние коммунары” (конца 50-х и начала 60-х) были уверены, что они опередили своим образом жизни современников (что они живут как бы в будущем)»796.

Школьнику, впервые попавшему на коммунарский сбор, коммунары явно виделись достойными войти в будущее коммунистическое общество (см. илл. 9). Или, наоборот, гостями из легендарного прошлого. Одна из наших информанток смогла описать свое первое впечатление от коммунарского сбора именно через фигуру сопоставления с образом пионеров 1920-х: «…какое-то представление, образ пионерской организации, той, которая была там – в двадцатые годы. <…> Это было такое явление вот того, что я когда-то представляла. И это было по-настоящему. В наши дни. И отношения между людьми, и какие-то интересные персонажи»797.

Илл. 9. «Образ пионерской организации… которая была в двадцатые годы…»

Такое восприятие как прошлого (1920-х годов), так и будущего (коммунизма) в качестве сакрального времени – одна из констант культуры 1960-х798. Подобное деление времени на сакральное и профанное, по замечанию М. Элиаде, характерно для традиционных обществ. Однако оно существует и в некоторых современных сообществах799. Настоящее (профанное) обретает смысл только в соотношении с прошлым (или с будущим)800. Для коммунаров Коммуна как сообщество, воплотившее определенный образ жизни, одновременно является и возрожденным прошлым, и осуществившимся будущим.