Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Самые запоминающиеся подростки советской литературы и кино – юные герои, чей подвиг равнозначен вкладу взрослых советских граждан в общее дело победы коммунизма862. Филолог Елена Маркасова обратила внимание на парадоксальное обстоятельство. В советском обществе, которое неустанно боролось с оппозиционными организациями, детям и подросткам неуклонно предлагались в качестве примеров для подражания персонажи, действовавшие в подполье, – от дореволюционных большевиков до бойцов антинацистского сопротивления на оккупированной территории («Молодая гвардия» А. Фадеева)863. Собственно, уже повесть Гайдара «Тимур и его команда» основана на обыгрывании романтической конспирации как новой культурной традиции864. На эту же традицию «работали» и переводные книги – например, популярный в советское время роман Э.Л. Войнич «Овод» (1897) о жизни итальянского революционера-подпольщика. Результатом воздействия этих произведений стали многочисленные «игры» в тайную организацию: они помогали подросткам стать на равных с миром взрослых и компенсировать отсутствие признания с их стороны – даже для осуществления социально-конформных задач.

Оборотной стороной раннего «взросления» и ориентации на модели взрослой борьбы была интерпретация подростковой активности представителями официальных органов (от инструкторов ВЛКСМ до следователей КГБ и прокуратуры) без малейшей скидки на возраст. Традиции описания подпольной борьбы в официальном советском дискурсе заставляли практически в каждой автономизирующей инициативе находить политическое содержание.

Отсутствие адекватной оценки деятельности юношей и девушек современниками во многом влияет и на современную историографическую ситуацию. В целом подростковые неофициальные группы описаны до сих пор как феномен либо политический, либо криминальный865. Политизированный взгляд на них, характерный для дисциплинирующих и надзирающих инстанций, разделяли и бывшие участники самих групп, особенно те, кто серьезно пострадал за свои поступки, – арестованные участники организаций, признанных следствием и судом «антисоветскими»866. Впрочем, те, кто потом стал «настоящими» инакомыслящими и был вновь и более жестоко репрессирован во взрослом возрасте, в своих мемуарах, как правило, достаточно иронически оценивали свои юношеские «подвиги»867.

Лишь в 1990 – 2000-е издаются исследования, анализирующие неофициальные объединения советских школьников в сопоставлении их с другими формами общественной и культурной жизни послевоенной молодежи и не сосредоточенные на анализе только антитоталитарного протеста868. Появлению этих работ способствовало расширение источниковедческой базы исследований за счет облегчения доступа к партийным и комсомольским архивам. Однако документы контролирующих и репрессивных органов до сих пор доступны историкам не в полном объеме. Ценнейший корпус источников – судебно-следственная документация по делам об антисоветской агитации и пропаганде, возбужденным в отношении несовершеннолетних, в настоящий момент охраняется третьим параграфом статьи 25 Федерального закона РФ «Об архивном деле»869. Эти документы определяются как «содержащие сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, а также сведения, создающие угрозу для его безопасности» и закрыты для доступа на 75 лет со дня их создания.

Источники, привлеченные к нашему исследованию, неравнозначны по своей информативности. Если часть надзорных производств Прокуратуры СССР870, а также документы КГБ871 позволяют достаточно подробно проследить историю некоторых групп, то о неофициальных объединениях, упоминаемых в информационных документах ЦК ВЛКСМ872, зачастую не известно ничего, кроме факта их существования, – однако и в этом случае подобные подростковые группы определяются как нарушающие советские нормы.

Документы, отложившиеся в доступных нам архивах, дают чрезвычайно разное по степени подробности представление об этих компаниях в зависимости от их географической локализации. О группах, действовавших на территории прибалтийских республик в конце 1940-х – начале 1950-х годов, известно намного больше, чем обо всех остальных. Во-первых, это обусловлено доступностью оперативной документации КГБ, в других республиках бывшего СССР закрытой в ведомственных архивах организаций – наследниц органов госбезопасности. Во-вторых, и в архивах общесоюзных организаций (ЦК ВЛКСМ, Прокуратура СССР) отложилось больше документов о протестных выступлениях школьной молодежи Латвии, Литвы и Эстонии. На территории этих республик вплоть до середины 1950-х годов продолжалось вооруженное сопротивление советской власти. Молодежные политизированные группы почти автоматически попадали под подозрение властей в связях с «взрослым» политическим подпольем. Другой вопрос – справедливыми были эти подозрения или нет.