Островитянин

Мы отдыхали примерно час, когда я заметил, что он снова собирается браться за весла.

— Не время нам дремать, — сказал Пади. — Раз уж мы так проводим ночь, давай-ка что-нибудь на этом заработаем, — заявил он, вытягивая веревку с ловушкой, которая была привязана впереди, на носу, и удерживала нэвог, когда мы были в море.

Так вот, как я уже сказал, мне приходилось быть у него мальчиком на побегушках, вместо того чтобы быть хозяином. Иначе мы бы никогда не закончили. Снова взялись за работу, и, когда управились со всеми ловушками, у нас набралась еще дюжина. Мы опять встали на якорь, и я принялся пересчитывать омаров. У меня вышла ровно дюжина.

— Что, много их у тебя? — опять спросил старшой.

— Ровно дюжина, — сказал я ему.

— О, ничего удивительного, что на ирландском побережье должно жить столько бедняков, — сказал он, — да и живет. И поделом им! Хорошо же им дрыхнуть, чертову отродью, в такую чудесную спокойную ночь! А тут тем временем можно заработать серебро и золото без особых усилий.

Думаю, в чем-то он был прав, да только несчастный грешник не в силах бодрствовать день и ночь, даже если деньги посыплются с неба. Мы постояли еще немного; сам не знаю, как я задремал. То есть это Пади сказал, что я задремал и поспал основательно.

— Кажется, заря занимается. Лучше еще разок вытянуть ловушки, а потом уж будем дома, и никто не узнает, как мы провели ночь, — сказал он, бросая веревку и поднимая весла.

Клянусь вам, чувствовал я себя в ту пору не очень здорово: холодным утром с пустым брюхом, с ломотой в костях, с тяжелыми веками, обессиленный до крайности, как бы там себя ни чувствовал этот паршивец на носу лодки. Но я все-таки собрался еще раз, потому что должен был, и, к тому времени как закончил с ловушками, у меня набралась новая дюжина омаров, а к ним еще два.

Когда мы отправились домой, то, представь себе, заметили судно, причаленное там, где ему и надлежит, и сразу видно, судно это нездешнее. Оно повстречалось нам в Проливе и было достаточно близко от нас, чтобы подобраться к нему и поговорить с командой. Проходя сбоку от судна, мы разглядели на нем чужое имя, и имя это было «Шемрок»[121]. На нем виднелся бак, и его послала пятая компания. Оно искало омаров — точно так же, как все прочие. Они спросили, много ли у нас омаров и сколько мы за них хотим. Мы ответили, что на борту у нас совсем ничего нет, но зато есть немного в загашнике неподалеку. И еще мы сказали, что просим с них не больше, чем с любого подобного судна.

— Привезите скорее все, что у вас в загашнике, — велели нам.

Мы быстро сплавали — схрон у нас был недалеко — и привезли им с собой все шесть дюжин, что у нас имелись. Омаров пересчитали всех до одного и выдали нам три золотых соверена — вот сколько мы заработали за день и ночь лова. Я рассказал это капитану и добавил, что хотя мы провели в море целую ночь и порядком устали, но даже если и так, то все равно мы эту ночь провели не зря. Услышав это, капитан велел нам немедленно подняться на борт. Мы извинились и сказали, что нам уже недалеко до дома. Но он не согласился, и нам все-таки пришлось подняться. Сперва он налил мне стакан, но Пади остановил его, покачав головой, когда увидел, что тот собирается налить и ему. Тогда капитан сказал:

— Еда готова, ешьте досыта.

Мы опять попытались отговориться и объяснили, что нам до дома рукой подать, и доплыть туда сейчас совсем несложно. Но голодный человек не может устоять, когда для него готова пища. Пришлось нам принять приглашение хозяина, поскольку его дом и был сейчас в море, на этом роскошном судне. Никогда еще, ни на суше, ни на море, я не видел ничего столь же искусно украшенного; что же до нас двоих, то мы смотрелись как пара хорошо откормленных кроликов на столе. Один из людей капитана посоветовал нам выходить как можно дальше в море, потому что как раз в открытом море клюет лучше всего.

Мы наелись досыта. Мне было немного стыдно за то, что я, такой потрепанный и грязный, сижу в подобном месте, но моего брата не волновало ничего, а только набивать себе живот. Все свои скромность и стыд, присущие ему с детства, он давно растерял в дальних странах и сказал мне, что, если бы я сам провел немного времени на чужбине, мне бы тоже было все равно, от кого и как я получаю еду.

Когда мы поднялись на палубу корабля, капитан, расхаживая взад и вперед, принялся расспрашивать нас об омарах и о том, много ли их в округе. Мы ответили на все вопросы, что он задавал, и вскоре, попрощавшись с ним, отбыли домой.

Когда мы достигли причала, некоторые только выходили из гавани, а другие всё еще спали. Когда лодку вытащили на сухое место, Янки сказал:

— Лучше нам отвезти на это судно бутылку молока и дюжину яиц. Много времени это у нас не займет, а все же будет что предложить этим благородным господам. Такие прекрасные люди мне редко попадались.