Островитянин

Позже мы увидели сначала одну, а потом и другую лодку, которые тоже, как мы, собирали обломки. Некоторые из них были с мыса Клюв на Большом острове, другие шли со стороны Дун-Хына. А мы оба сумели к тому времени набрать с нашей лодочки и отвезти на Бегниш шестьдесят штук белых досок.

Бедный трудяга Янки провернул в этот день огромную работу, чем бы он ни занимался у себя в Америке, когда там жил. Часто до земли приходилось проделывать большой путь, прежде чем вытащить дюжину досок на сушу; и когда мы добирались до Острова, он сам выволакивал их на твердую землю, без всякого содействия с моей стороны.

У нас дела продвигались хорошо. А что же остальные из нашей деревни? Мы выбрались из дома после ужина за день до этого; подошло время ужинать на следующий день, а мы все еще не вернулись. Что ж им было думать, кроме того что нас уже нет в живых? В то время рядом с домами на Острове было всего несколько нэвогов, потому как все прочие возились на Малых островах с ловушками, а те из них, кого там не было, искали обломки кораблекрушения. А потому у причала не было ни лишнего весла, ни лодки, чтобы отправиться нас искать.

Тем временем оба мы порядком устали, прилив сменился, дерево стало попадаться все реже, а потому мы отправились домой. И поверь мне, что если бы навстречу дул крепкий ветер, мы бы просто не доплыли. После этого только и было разговоров, что про кораблекрушение, все обломки от которого перетаскали двое в маленькой лодочке. И действительно, еще несколько дней спустя мы продолжали привозить доски, обломки и куски дерева. Примерно половину мы продали на Бегнише, зато вторую нам пришлось везти домой, потому что уже нельзя было оставить ни щепки, чтобы их не разворовали.

Когда сезон закончился, ни одна лодка на Острове не выловила больше – что омаров, что дерева, – чем наша маленькая лодочка. В то время бедняку было нетрудно заработать себе на башмаки и плитку табаку, не то что сейчас, когда я пишу эти записки. А обломков кораблекрушения не видали больше со времен «Куэбры»[122] и Великой войны.

Глава девятнадцатая

Смерть моего старшего сына. – Ловля сайды. – Дочь Дали-старшего, которую некогда сватали за меня, умирает на Камне. – Поминки и похороны. – Я строю себе новый дом. – Медные и латунные стержни на острове Иниш-на-Бро. – Двух моих детей уносит корь. – Благородная девушка и мой сын тонут. – Несчастье с самым славным сыном Диармада. Ему так и не стало лучше, пока он не ушел в мир иной.

Еще год после того, как мы собирали доски и, кажется, заработали на них двенадцать фунтов, не говоря уже об омарах, мы прожили, занимаясь той же работой, что и обычно. В начале года дела у нас шли хорошо, но конь – о четырех ногах, да и тот спотыкается.

В пору, когда птенцы подрастали, ребята обычно принимались наблюдать за ними. Мой старший сын и сын Короля решили пойти куда-то и добыть себе молодую чайку. Нередко такая живет в доме вместе с курами – до года и даже дольше.

И вот эти двое пошли к чаячьим гнездам, чтоб принести домой нескольких чаек. Да вот только забрались они в скверное место, и когда мой мальчик пытался изловить чайку, та вдруг выпрыгнула, и он потерял равновесие, упал в море и расшибся, – как говорится, пронеси Господи. Много времени прошло, прежде чем тело утонуло, а после снова всплыло на поверхность, где несколько нэвогов ставили ловушки. Его дедушка, отец его матери, был как раз в том нэвоге, что подобрал тело, и единственная радость нам была оттого, что на нем не было ни увечий, ни ран, хотя мальчик упал с большой высоты. Мне пришлось это пережить и смириться. Для меня было очень важно предать его земле и не отдать морю.

Это было только начало – и уже нехорошее, сохрани нас всех Господи.

Случилось это примерно в 1890 году, когда мальчик едва начал понимать, что можно, а чего нельзя, и исполнять мои поручения. Ну да мертвый живого не прокормит, как говаривали в старину, и нам пришлось взяться за весла и грести дальше.