Островитянин

Не знаю. Наверное, нет. Во всяком случае, теперь это не имеет значения. Ответ Искры даже отдаленно не напоминает тот, которого я жду, хотел бы услышать. Значит, ошибся!

Всю дорогу от Плевена до Софии я гадал, кто и когда подложил мне записку. Метод исключения привел к Искре, и хотя ее дружба с Петковым, казалось бы, сводила на нет шанс, что Слави сумасшедше повезло и он случайно встретился с кем надо, не стоило отбрасывать этот шанс. Один на миллион. Что ж, на нет и суда нет.

— Раздевайся, Искра. Подождем Атанаса и поедем.

Искра нехотя стягивает пальто. Она все еще недоумевает и потому сердита.

— Что за записка, бай-Слави? Почему ты решил, что я ее писала? Не молчи, пожалуйста! Я успела прочесть. Там сказано, что тебе угрожает опасность. В чем дело?

Я перевешиваю пальто через руку и глажу Искру по волосам.

— Успокойся. Все очень просто. В Плевене я нашел в кармане бумажку. И решил вернуться. Поняла? Может, кто-то подшутил, а может, нет. Коммерция — дело хитрое, подвох на подвохе. Конкуренты как один норовят ободрать тебя. Но бывает — найдется человечек и подскажет вовремя: не лезь, мол, в то или се, прогоришь. За это «смажешь» его потом. Поняла?

Искра с притворным гневом бьет меня по руке.

— Скверный! Ты меня напугал... Ладно, я тебя прощаю. Что мы будем делать?

— Ждать Атанаса... Слушай, Искра. Не стоит рассказывать ему ни о чем. Договорились?

— Как хочешь, бай-Слави.

Не женщина — сама покладистость. Не слишком ли? Впрочем, думать об этом мне не хочется. Гораздо больше заботит меня грядущая встреча с Атанасом.

— Ну и кавалер! — капризно говорит Искра. — Позвал, а не развлекает. Ску-учно, бай-Слави.

— Скучно, — говорю я серьезно. — У Атанаса есть второй ключ?

— Конечно, есть...

«Значит, могу и не услышать», — соображаю я.

7

Нет, что ни говори, а ясность в делах не всегда приносит радость.

Я вытираю разбитую губу и вслушиваюсь в звон браслетов на руках. Петков, тяжело дыша, стаскивает с пальцев кастет и прячет его в карман. Разминает правую руку, похрустывая суставами. Вид у него далеко не парадный. Я быстренько прикидываю, во что обойдутся ему новые пиджак и рубашка, и испытываю маленькое удовольствие. Маленькое, ибо сотня левов и даже пять сотен ничто в сравнении с убытками Слави Багрянова.

— Ну как, успокоились? — говорит Петков довольно мирно.

— Вполне, — говорю я и пробую потереть висок.

Хорошо, что кастет только скользнул, содрав кожу. Хуже было бы, если б шипы проломили кость. Висок саднит, но терпеть можно.

Петков назидательно поднимает палец.

— Сами виноваты. На кой дьявол вам понадобилось меня душить?

— И вы еще спрашиваете?

— Ох, Багрянов! Кажется, мы договорились: без эмоций. Я был склонен вам верить. И надо же!

— Теперь не поверите?

Петков пожимает плечами. Боком присаживается в кресло, покачивает ногой. Черный ботинок притягивает к себе взгляд; в его равномерных движениях есть что-то завораживающее.

Час назад, начиная разговор, Петков вот так же, забываясь, качал ногой, и я подумал, что спокойствие дается ему нелегко. Люди с тонкими губами обычно легковозбудимы, а у Петкова губы словно ниточки. Отметив это, я вел себя тихо, стараясь его не раздражать.

Двое парней, пришедших с Петковым, сидели в холле и не подавали признаков жизни. Активность они проявили лишь вначале, когда Петков приказал меня обыскать. Один из парней, похожий на елисаветинский комод, словно с цепи сорвался: кулак его врезался в мой живот с такой силой, что я явственно ощутил, как сердце уперлось в гортань и застряло там, тяжелое и горячее.

— Эй, эй, полегче! — сказал Петков. — С ума спятил!

Парень с сожалением опустил руки. Помигал. Лицо у него было нежное, с румянцем, как у девушки.

— Э-э... да это я так... на всякий случай. Уж больно здоровый.

— Ничего, — сказал Петков. — Он у нас смирный. Оружие есть?

— Нет... Бумажничек и часики...

— Положи на стол и убирайся. И ты, Марко, иди.

Второй из парней, постарше, выудил из моего кармана портмоне, пошарил в макинтоше и достал записку. Вид у него был озабоченный. Петков молча разгладил смятую бумажку, прочел, кивнул.

— Ладно, Марко. Я сказал — иди. Побудьте в холле, я позову.

Сердце вернулось на место, и я получил возможность дышать. Сил у меня не было. Все произошло слишком быстро и до обидного глупо. Я дремал на диване, укрывшись макинтошем, а Искра караулила мой сон. Что мне снилось? Что-то хорошее. Потом сквозь дремоту я услышал шаги и голос Петкова. Он о чем-то спросил Искру, та ответила; голоса их вплелись в сон, и, почувствовав руку на плече, я все еще досматривал его: стоял по пояс в траве и примеривал новенькие, с иголочки, крылья. Кажется, я собирался взлететь, но правое крыло было не впору, давило, и я стряхнул его с плеча. И проснулся.

Петков стоял надо мной.

— Атанас? — сказал я. — Извини, я тут прилег...

— Ничего, — сказал Петков. — Искра, оставь-ка нас. Да побыстрее, тебе говорят!

— Извини, — повторил я, собираясь подняться.

Петков равнодушно помахал рукой, сказал:

— Не вставай, Багрянов. Не надо. И не устраивай скандала, иначе я пристрелю тебя. Понял?

Ногой придвинул к себе стул. Сел.