Острые грани Пророчества

Высокий. Широкоплечий. Вместо кисти правой руки – протез. Похож на самого Энакина… Но есть и отличия, хотя… Светлый шатен, волосы обрамляют лицо, слегка завиваясь на концах. Голубые глаза. На правой щеке шрам.

И Сила… Сидящий напротив очень силен.

– Меня попытались убить, – холодно продолжал рассказ парень. – Просто потому, что я мог стать угрозой. Вот так. Мне удалось сбежать, – глаза Люка затуманились от воспоминаний, – но состояние было аховое. Еще немного, и я бы просто сдох там, в пустыне.

– Почему…

– Что дало стимул жить? – остро взглянул на брата Люк. – Чужие страдания.

– Чьи? – нахмурился Энакин. Сидящий напротив парень неожиданно вперился в него тяжелым взглядом.

– Я валялся под скалой несколько дней, – голос капитана похолодел еще больше, – и все эти дни я слышал через Силу, как кто-то страдает. Долгая… Очень долгая и мучительная агония. Пытки. Это меня в конце концов вырвало из бреда… Видишь ли, брат, у меня было полное ощущение, что тот, кто страдал… Он мне знаком. Крайне смутно, но знаком. И когда до меня в очередной раз докатилась волна боли, я просто не выдержал и пошел к ее источнику. Оказалось, что этот самый источник находится в лагере тускенов.

Энакин вздрогнул. Он отлично помнил рассказы тех, кто видел, что остается от жертв гостеприимства аборигенов Татуина.

– Меня попытались остановить… – на губах Люка расцвела очень нехорошая улыбка, – но я все равно добрался до цели. В шатре лежала женщина. Практически труп. И знаешь, что она сказала, когда увидела меня?

– Что? – неожиданно хриплым голосом произнес Энакин. Глаза Люка превратились в два ледяных осколка.

– Сын.

Энакин побледнел, лицо Люка превратилось в нечитаемую маску.

– Я жалею только об одном, – в голосе парня шуршали дюны Татуина и ревели песчаные бури, – что убил всех этих тварей слишком быстро. Они должны были страдать, как страдала мать. Мне понадобилось очень много времени, чтобы вылечить ее. Хвала Великой, у меня есть Сила! И хвала Ей, что у меня получилось исцелить!

Предметы обстановки начали мелко подрагивать, на Энакина было страшно смотреть.

– В бреду она звала тебя, Энакин. Мечтала увидеть. В последний раз, ведь она была уверена, что умрет там, в шатре, от пыток. Она часто тебя вспоминала…

Люк замолчал, сверля взглядом превратившегося в статую брата, на лице которого жили только глаза.

– Я смог ее вылечить. Первый успешный опыт в деле целительства. Также я отдал Клиггу и маме все, что взял в качестве трофеев. Жизнь на Татуине не сахар… потом я прилетал неоднократно. Скажи мне, Энакин, – парень встал, расправляя плащ, – неужели так трудно было за эти годы хоть один раз подать весточку матери? Неужели для того, чтобы ты вспомнил о ней, она должна была практически умереть?

Минуту Люк молча смотрел на безмолвного Скайуокера, после чего сухо произнес:

– Уже поздно. Продолжим наш разговор завтра. Спокойной ночи, брат.

Дверь захлопнулась, оставляя рыцаря Ордена джедай наедине с кошмарами.

* * *

Энакин тупо смотрел в потолок, пытаясь отойти от разговора. Парня трясло и морозило. Не выдержав, он кое-как натянул на себя одеяло, но это все равно не помогло. Холод шел изнутри, и отогреться не получалось.

Предметы обстановки изредка подрагивали. Скайуокер молчал и лежал, до хруста сжимая кулаки, мысли неслись по кругу бешеным хороводом, сводя с ума. Брат. У него есть брат. Которого украли сразу же, после рождения. А его хотели продать… В памяти всплыло лицо матери и парень завыл, вжимаясь лицом в подушку, прижимая ее к себе.

Теперь ему стали понятны те странности, что встретили его в доме Ларса. Банты и новая техника, ясно видимый поднявшийся уровень благосостояния семьи. Взгляд Клигга. Он смотрел на него с отвращением, как на паршивую банту, портящую все стадо. И он сравнивал… И это сравнение было не в его, Энакина, пользу.

А еще он смотрел с презрением и отвращением на Кеноби. И эти чувства относились не лично к его бывшему наставнику, а к джедаям в общем. Уж теперь-то Энакин это понимал.

И мать. Она была рада его присутствию, ее любовь изливалась на парня нескончаемым потоком, Энакин просто купался в ней, вспоминая детство, пусть и очень тяжелое, но мать его любила и всегда поддерживала.

А чем он ей отплатил?

Скайуокер беззвучно рыдал, вцепившись в подушку, вгрызаясь в нее, чтобы не кричать.

Что он может сказать в свое оправдание? Что? Он отлично чувствовал, что все, сказанное ему так нежданно-негаданно братом – правда. Сила говорила это четко и ясно. Когда Люк снял щиты, его словно кувалдой ударило. Связь. Словно цепь с крюком на конце, она впилась в него, куда-то в глубь его естества, и связала его со сверлящим холодными, такими знакомыми голубыми глазами… братом.

Это было кошмарно. Он не верил, что у него есть брат. Он знал, что это так и есть. Словно когда-то от него оторвали что-то, а рана так и не зажила, не мешая, не создавая проблем, только изредка напоминая о своем существовании, а вот теперь к нему с размаху приложили оторванное и там болит, пока потерянное прирастает на место.