Острый каблук

По соседству с территорией лагеря стоял набитый сеном сарай, и Кара за время пребывания в то бурное лето в Така-Манна частенько наведывалась туда. Сено казалось ей мягче любой пуховой перины и было наполнено сочным ароматом, который, как думала Кара, можно было даже попробовать на вкус, и возбуждало уже одним лишь своим природным естеством. Именно в этом сарае она почувствовала вкус первого поцелуя, и следует признать, что ей понравилось, когда ее целуют. Позднее она уже не могла вспомнить, кто был тот первый мужчина, прильнувший губами к ее губам. Помнила лишь с теплым, чуть ленивым чувством, что это было очень приятно и совсем не похоже на все последующие поцелуи. Первый поцелуй был туманной невинностью, нежной, хрупкой субстанцией, которая могла разбиться под жестким напором страстных губ. В то время она еще не умела целоваться, но за лето научилась, и потому последующие ее поцелуи были более искусными и изощренными, но ни один из них не мог сравниться с тем, первым.

Она узнала, что губы — весьма подвижная часть человеческого тела, что у них имеется мягкая внутренняя «подкладка», и познала секрет слегка раздвинутых губ. Каре стало ясно, что ее образование в данной области целиком зависит от наставников-мужчин, и было поистине чудом то, что ее познания не вышли за рамки того, на что она в действительности рассчитывала.

Така-Манна она покидала находясь в водовороте разбитых сердец. Больше в этот лагерь она уже не приезжала.

На следующее лето, едва окончив среднюю школу и загоревшись идеей устроиться в колледж и хоть как-то помочь отцу в оплате ее содержания — идеей, которая зародилась и окрепла у нее в сознании еще прошлым летом, — она устроилась официанткой в горном курорте «Борщ бельт».

Жизнь в Рэйнбоу-Хилл была довольно скучной, хотя Кара Ноулс воспринимала ее с волнением и даже некоторым весельем. На переднем крыльце в окружении сосен в креслах-качалках восседали женщины с крашенными хной волосами, со стороны бассейна доносились крики и возгласы, лошадки медленно взбирались в гору, прохладными ночами над головами обитателей курорта загорались яркие звезды, обычно кристально-чистые дни сменялись неожиданными грозами, когда с горных хребтов вырывались всполохи молний. Сюда же следовало добавить танцы в казино, пешие прогулки, украденные поцелуи, дарованные поцелуи, выпрошенные поцелуи, невольные поцелуи, поцелуи от всего сердца, поцелуи…

Прикосновение ладони к ее полной груди.

Пробное, любопытствующее прикосновение, тепло широко растопыренных пальцев, внезапный гнев, а потом вопрос, обращенный к себе самой по поводу причины этого гнева, тайный, секретный, невысказанный, острый, ищущий вопрос: «Почему я все же рассердилась?» И сразу же непроизвольное уплотнение сосков, словно по ее груди пронесся порыв холодного ветра, затем странное понимание происходящего, и вот пальцы уже нежно ласкают, давят на ее грудь, по телу растекается удивительно приятное тепло, а затем спокойный, удовлетворенный, чуть ленивый отход, сопровождающийся покачиванием маленькой черной головки и шепотом: «Нет, пожалуйста, не надо». Однако по полным губам уже гуляет легкая улыбка, глаза сияют от нового открытия, танцуют и поблескивают в темноте в ожидании нового большого открытия.

В то лето она так и не переступила порог этого открытия. О, была масса попыток довершить образование Кары Ноулс, однако сама она была еще не готова к получению аттестата зрелости. Попытки эти начались с Бада, того самого парня, который первым прикоснулся к ней. Однако когда он попытался вовлечь ее в более законспирированное «общество посвященных», то был встречен ледяным, шокированным отказом. После этого было еще несколько решительных и даже жестких попыток. Парни в автобусе, парни из музыкальных групп, работники кухни, гости — все приложили свою руку, однако Кара неизменно отказывалась присоединиться к «посвященным».

Не то чтобы она боялась или считала себя такой уж высокоморальной особой.

Просто она еще не была готова.

И оставалась таковой вплоть до окончания первого курса в университете Висконсина. Готовой же она стала звездной апрельской ночью, расположившись на заднем сиденье машины, которая принадлежала старшекурснику Дэвиду Бруксу. Готовность эта проступила неожиданно и с такой силой, что Брукс было немало изумлен, равно как и восхищен огненной страстью женщины, внезапно пробудившейся под его ласками.

Как ни странно, она не была влюблена в Брукса, и сердце ее отнюдь не было разбито, когда в июне он окончил университет. После того, первого эксперимента она держала его на расстоянии и относилась к нему с холодным презрением: