жестокого отношения к животным. Должно также оказываться давление на
университеты в части ограничения или прекращения действия денежных фондов,
используемых для подобных экспериментов, если университеты продолжают скрывать
такую работу от общественности. В тех случаях, когда университеты зависят от
общественного одобрения в получении таких фондов или иной финансовой поддержки,
такие методы борьбы могут быть особенно эффективными.
Без сомнения, должны быть организованы «крики возмущения» с требованиями
пересмотра понятия о «свободе научного исследования», так как если столько заботы
проявляется для ограничения предсмертных мучений у людей, в том числе
пострадавших при научных исследованиях, то почему такой свободы в своих
стремлениях не должны иметь те, кто хочет спасти от боли животных? Это важно
особенно в случаях, когда в исследования вовлекаются общественные фонды, то будет
вполне правомерным обладать свободой на использование этих фондов в целях
ограничения болевых экспериментов.
Можно применять также иную политическую тактику. Во времена американской войны
во Вьетнаме, противники войны прибегали к задержке выплаты части налогов, целевым
назначением направлявшихся на ведение войны, широко провозглашая при этом свой
протест против войны. Правда, такая тактика может быть использована лишь в
экстремальных ситуациях. Разумеется, в экспериментах на животных используется
лишь крошечная часть от размеров фондов, уходящих на войну во Вьетнаме, хотя мы
так и не имеем доступной картины, как протекают эксперименты на животных.
Маркировочные коды и данные по расходам скрыты от глаз общественности. По
слухам, в общем на подобную исследовательскую работу расходуется до 1% от
собранных налогов.
В целом реформ в этой сфере можно добиться путем организации широких акций —
показ общественности того, что происходит за закрытыми дверями лабораторий, и
протесты против этого, направление писем своим представителям в законодательных
органах, влияющих на выделение фондов, публикации о кандидатах в выборные
органы накануне их избирательной кампании и ряд других акций. Но все-таки эта
проблема — лишь часть большой проблемы относительно спесиецизма (внутреннего
ощущения превосходства человека над всем живущим на земле) и маловероятно, что
удастся устранить спесиецизм, пока он сам себя не изживет. Конечно, наступит такое
время, когда дети наших детей, читая о том, что творилось в научных лабораториях ХХ
столетия, будут ощущать то же самое чувство ужаса и даже недоверия к написанному,
как и мы сегодня чувствуем это, когда узнаем о зверствах на римских гладиаторских
аренах или читаем о рабском труде в ХVIII—ХIХ столетиях.
3. Ад животноводческих ферм или что происходило с вашим обедом, когда он был
еще животным
У большинства людей, особенно жителей современных городов и пригородных
районов, основные формы контактов с животными нечеловеческой природы
происходят в часы приема пищи и они, эти контакты, очень просты — мы их поедаем.
В этом простом факте находится ключ к объяснению нашей позиции по отношению к
животным и также ключ, с помощью которого каждый из нас может вносить изменения
в эти позиции. Использование выращенных нами животных и жестокое обращение с
ними выходит далеко за пределы только их пищевого использования; это и стрижка
шерсти и десятки других видов использования, сопровождаемого, как правило,
недопустимо плохим обращением с ними. Сотни миллионов голов крупного рогатого
скота, свиней и овец ежегодно разводятся и идут под нож только в одних Соединенных
Штатах, а с учетом домашней птицы эти цифры достигают ошеломляющих значений в
3 миллиарда (это означает, что почти 5000 особей птицы — преимущественно цыплят,
будет зарезано за время, нужное, чтобы прочесть эту страницу). Здесь, на нашем
обеденном столе и в соседнем супермаркете или в лавке мясника, мы становимся
участниками самой безудержной эксплуатации других видов, какая только может
существовать.
В большинстве случаев мы не хотим ничего знать ни о каких жестокостях по
отношению к живым творениям природы, если они находятся позади нашего
непосредственного интереса к пище, которую мы едим. Наша закупка продовольствия
— это, по сути, лишь кульминация длительного процесса, в котором нам предлагается
лишь конечный, искусно оформленный продукт, а все предшествующее ему деликатно
скрывается от наших глаз. Мы, собственно говоря, покупаем себе мясо и битую птицу в
аккуратных, чистых пластиковых пакетах. Если наши покупки и кровоточат, то едва-
едва. Такой ярко оформленный охлажденный пакет не дает никаких причин для
ассоциации с живущими, дышащими, ходящими, страдающими животными. Какими
только словесными ухищрениями мы не пользуемся, чтобы замаскировать ужас того,