От А до Я. Избранные рассказы русских писателей

— Я знаю, что никто, кроме меня, этой обезьяны не видит, — отвечал Соловцов. — Между тем, я различаю каждый волосок на ее теле. Однажды я справился с зоологическим атласом и убедился, что она принадлежит к породе орангутангов. Она около двух с половиной аршин роста, покрыта рыжеватой, несколько свалявшейся шерстью, узкие глаза ее смотрят лукаво и осмысленно, особенно же неприятна мне постоянная улыбка ее большого, оскаленного рта.

— И часто является к тебе эта обезьяна? — продолжал я свои расспросы.

— Сначала раз в месяц, потом раза два в неделю и теперь почти каждый день. Она не стесняется ни большим обществом, ни обстановкой, ни светом. Я вижу ее в бальной зале, в театре, раза два я встречал ее даже в церкви. Я не особенный христианин, но присутствие этой нечисти, да еще и нечисти-то фантастической, во храме — всегда возмущало меня. Первый раз она явилась ко мне два года тому назад, в этом самом кабинете. Как теперь помню, поздним вечером, я оканчивал одну из своих повестей. Поставив последнюю точку, я взглянул перед собой и увидел ее. Я протер свои утомленные глаза и встряхнул головой, — видение не исчезало. Тогда я встал с места и бодро пошел к нему. Обезьяна пропала, но, когда я обернулся назад, она стояла, прижавшись к противоположной стене комнаты.

— Ты, однако, сознаешь, что это только галлюцинация, что никакой обезьяны здесь нет и быть не может, что это только призрак твоего воображения, которому ты дал излишнюю волю?

— Конечно, это галлюцинация, но это-то меня и мучит. Настоящую, реальную обезьяну я мог бы выгнать, продать, уничтожить, а присутствие этого отвратительного существа я терплю целых два года и, вероятно, буду терпеть всю жизнь. Два года с глаза на глаз с этим мерзким, насмешливым животным!.. Я делаюсь неспособным к труду… Меня начинает мучить бессонница… Я подумываю даже…

Соловцов замолчал. Лицо его выражало глубокую муку. Мне было невыразимо жаль его.

— Ты, вероятно, советовался с докторами? — спросил я, чтобы прервать тяготившее меня молчание.

— Много раз. Точно следовал их советам… Предпринимал даже, в прошлом году, путешествие.

— И что же?

Соловцов горько усмехнулся.

— Когда я вошел в вагон, — сказал он, — на скамейке сидела моя обезьяна. Мало того, на ней была одета дорожная сумка; она тоже собиралась путешествовать! Да, если Бог захочет наказать человека, он отнимет у него ум, — прибавил он.

Я стал уверять его, что расстройство нервной системы, выражающееся галлюцинациями, не есть еще потеря рассудка, старался развлечь его, но вечер закончился печально и уныло.

Через неделю после этого вечера я уехал из города, оставив Соловцова почти в безнадежном положении; здоровье его слабело, произведения носили на себе отпечаток душевного расстройства.

С тех пор прошло более пятнадцати месяцев. Весной 1889 года я поехал в Ментону, куда призывали меня хлопоты по наследству. В этом благодатном уголке меня ожидал сюрприз. В первый же день моего пребывания в Ментоне я встретился с Соловцовым.

Если бы он не окликнул меня при встрече, я ни за что не узнал бы его, так он переменился в эти полтора года. Веселый, здоровый, молодой, он ничем не напоминал прежнего ипохондрика и галлюцината. Он шел под руку с молодой и красивой женщиной, которая, однако, не понравилась мне с первого же взгляда. Было что-то неуловимо хищное и жесткое в бархатном взгляде ее глаз, что-то странное и ложное в детской улыбке ее коралловых губок.

Произошло взаимное представление. Молодая женщина оказалась женой Соловцова. Завязался оживленный разговор и, в конце концов, я попал к Соловцовым и просидел у них целый вечер, вместо того, чтобы быть у нотариуса.

Я никогда не видал Соловцова таким веселым и довольным, как в этот вечер. Он рассказывал мне историю своей любви, не мог нахвалиться своей женой, говорил про счастье, которое она дала ему, восхищался ее красотой и наивностью, словом, вел себя, как настоящий влюбленный. Потом он рассказал мне план своего нового романа, прочел несколько действительно блестящих глав из него и, наконец, со счастливой улыбкой сообщил мне, что призрак, «тот смешной призрак обезьяны», со времени его женитьбы не является ему больше.

Мы засиделись далеко за полночь, и я уверился, что мой симпатичный друг нашел, наконец, свое счастье. Уезжая из Ментоны и прощаясь с Соловцовым, я ощущал, однако, какую-то странную тревогу за это лихорадочное счастье. Я несколько раз начинал искать причины моих опасений и всегда приходил к жесткой улыбке и фальшивому взгляду молодой жены Соловцова.

Прошло еще несколько лет. Житейский вихрь закружил меня, развеял старые воспоминания, заживил старинные раны и заставил забыть прежних друзей.