От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф

Мурасе также предполагает, что Миядзаки может скрытно играть с гендерными границами за ширмой дихотомии природа/культура. Безусловно верно, что все три главных персонажа женского пола обладают характеристиками, традиционно кодируемыми как мужские, и что, за важным исключением Аситаки, в фильме нет «героев»-мужчин. Также можно предположить, что использование женщин в традиционных мужских ролях является еще одним звеном в общей стратегии дестабилизации фильма. В каждом из трех случаев использование женского персонажа искажает довольно избитые кинообразы. Это верно даже в случае с Моро, которую, на первый взгляд, также легко можно было превратить в волка-самца. Делая ее одновременно и женщиной, и матерью, но отказывая ей в каких-либо условных материнских характеристиках (например, как у матери-львицы в «Короле Льве»), фильм снова дестабилизирует аудиторию, которой не позволяют спокойно полагать, что зверь не представляет угрозы. Моро остается непоколебимой угрозой для людей до самой своей смерти, которая изображается без тени сентиментальности.

Образ Эбоси еще сильнее лишает всех знакомых привязок. В то время как большинство стандартных исторических драм используют главный женский персонаж как «средство передачи традиций»[280], Эбоси подрывает традиционное представление о роли женщины. Если бы Эбоси была мужчиной и несла ответственность за подготовку боеприпасов, управление коллективом и передвижение войск навстречу жителям леса, то зрителю этот персонаж показался бы пресным, типичной для других аниме репрезентацией злого человека, который направляет свои губительные технологии против беззащитной природы. Делая такого персонажа женщиной, способной одновременно разрушать и созидать, фильм проблематизирует поверхностное стереотипное представление о технологиях, вооружении и индустриальной культуре как о зле. В репрезентации фильма Эбоси в некотором смысле трагическая фигура, но ее трагедия в том, что она на самом деле не злая. Ее принуждает к разрушительной атаке естественное желание защитить утопическую общность.

Таким образом, персонаж Эбоси лишает нас устоявшихся представлений о женственности и культуре, показывая более сложный женский облик. Персонаж Сан также искажает женское начало, но, что примечательно, он также искажает общепринятый взгляд на женственность и природу как на форму священной японской гармонии (ва). Даже сегодня современная Япония уделяет большое внимание женщине и природе как символам традиционной японской эстетики. Престижные модные журналы, такие как Katei Gaho, делают акцент на том, чтобы публиковать только японских моделей, обычно одетых в кимоно, которые выполняют некоторые сезонные мероприятия, чтобы продвигать в журнале образ традиционной гармонии: «вместе с природой, исконно японское»[281]. Очевидно, связь Сан с природой резко контрастирует с этим мистическим и эстетическим идеалом. «Природа», которую олицетворяет Сан, предполагает ассоциации с нападением, разрушением и глубокой неудержимой яростью. В то время как это соединение отрицательных элементов может удивлять или тревожить в мужском персонаже в стиле «дикий ребенок», у привлекательной молодой женщины эти качества поражают сильнее.

Манга-критик Фуканосукэ Нацуме отметила важную связь между молодыми девушками и мифом в работах Миядзаки[282], но персонаж Сан, кажется, возник из мифов раннего синто, в отличие от его предыдущих героев-женщин. В анимистических верованиях синтоизма ками могли стать люди, а также природные объекты и силы, такие как животные, камни и горы. Ками становились богами не из-за каких-либо моральных качеств (как в случае с буддийским пантеоном, более поздним дополнением к Японии), а из-за их буквально поразительной силы. Хотя, возможно, Сан не совсем ками, она явно обладает сверхъестественными способностями: сюда относятся ее исключительные боевые навыки, а также и умение телепатически разговаривать с Моро и другими животными. Во многих отношениях ее способность связываться с нечеловеческим существом напоминает Навсикаю, но, в отличие от нее, она демонстрирует очень небольшую способность к человеческим связям.

Несмотря на свое человеческое происхождение, Сан очевидно является пограничной фигурой, более близкой к животным и другим персонажам ками, которые в фильме так же важны, как и главные герои-люди. Именно использование фантастического и сверхъестественного аспектов, связанных с нечеловеческими персонажами и природой, является второй главной дестабилизирующей стратегией фильма. В то время как критик Робин Вуд в обсуждении фэнтези-фильмов заявил, что фэнтези «можно использовать двумя способами: как средство бегства от современной реальности или как средство ее освещения»[283], использование фэнтези «Принцессой Мононоке» явно искажает или проблематизирует наши представления о реальности.