От Алтая до Берлина

Травин приказал: «Всем в укрытия, оставить наблюдателей!» В тоннели набились – ладонь не просунешь. До бомбежки бойцы в окопах успели наставить чучела. Через десять минут от армады самолетов, летящих к Волге, отделилась большая группа и, снизившись, устремилась к кургану. Началась бомбежка, поддержанная с земли пушками и пулеметами. Как только закончился налет, наблюдатели сообщили, что со стороны железной дороги движется больше десятка танков с пехотой на броне. Травин приказал выдвинуть пушки и ПТР на правый фланг, сосредоточить там пехоту с бутылками с зажигательной смесью. Танки ползли вдоль окопов первой линии обороны. Немецкая пехота, попав под огонь пулеметов, попряталась за танки. Травин насчитал восемнадцать танков, передал на батарею: «Из пушек огня не открывать – не демаскировать себя. Ждать, когда зайдут на минное поле, пойдут на подъем и покажут днища». Командир батареи ответил: «Знаю, не первый день воюю». Первые два танка проскочили мины, но затем один за другим одновременно подорвались четыре, остальные упорно шли к высоте. Вскоре последовала команда: «Огонь!» Два танка с подбитыми гусеницами закрутились на месте, за ними еще два, потом загорелась еще пара от выстрелов ПТР. Пушки были обнаружены, и на них сосредоточился прицельный огонь. Орудия замолчали. Прорвавшись через нашу оборону, танки лезли на курган. Травин, запыхавшись, бегал по первой окружной траншее и подавал команды: «Огонь по пехоте! По танкам – бутылками!» Под интенсивным огнем вражеская пехота залегла. Полетели бутылки с зажигательной смесью. Кто-то догадался связывать ручные гранаты и бросать их под днища танков. Танки вздрагивали и замирали, другие загорались. Немецкая пехота стала отползать. Шесть танков, преодолевших первую траншею, не смогли вползти на крутизну, буксовали и съезжали назад, сначала один, за ним другой. По окопам раздался крик: «Фашистам капут!» В отползающие танки, как дождь, полетели ручные гранаты, зажигательные бутылки. Загорелось еще три танка. Два танка, которые огибали курган с тыла, подбили из ПТР, оставшиеся три стали разворачиваться восвояси. Бой затихал. И в этой гнетущей тишине раздался выстрел с «сорокапятки». Кто-то из расчета, очухавшись от контузии, пальнул по танку. Тот дернулся и замер. Расчет с поднятыми руками вылез из люков. Азарт боя схлынул. Расстреливать пленных команды не было и сопка вспыхнула криком: «Ура…а!!!» Два оставшихся танка на полной скорости уходили в степь. Травин передал: «Командирам взводов выставить наблюдателей, личному составу собраться внизу у тоннелей». С вершины сползали, съезжали на ягодицах, несли на плащ-палатках раненых. Поддерживая друг друга, перед ним стояла половина когда-то усиленной роты. Убитых похоронили в соседнем овражке. Рыть братскую могилу сил ни у кого не было. Травин обратился:

– Дорогие мои товарищи: бойцы, командиры! Мы выполнили приказ командования – высоту отстояли. Сами видите, с нее контролируется местность на несколько километров вокруг. Фашисты не остановятся ни перед чем, чтобы выбить нас. Для нас один приказ: сражаться до последнего. Бои идут в полутора километрах от нас, на второй линии обороны. Наши пушки выведены из строя, но стрелкового оружия предостаточно. Старшина Скребцов, с подбитых танков снять пулеметы и боеприпасы. Оба тоннеля углубить. Подготовить раненых к отправке, ночью будем выводить, пока нет сплошного фронта. Воду с фляжек слить и передать раненым.

К вечеру Скребцов доложил:

– В тоннелях дошли до кладки из камня.

Травин сказал:

– Кладку не трогать, это может быть захоронение вождя какого-то племени, после победы приедем вести раскопки.

Приковылял раненый сержант:

– Товарищ лейтенант, там внизу что-то журчит.

Травин, забыв про усталость, торопливо пошагал за сержантом.

Товарищ лейтенант, вот тут у кладки я лежал и слышал внизу шум воды.

Немедленно копать!

Метра через полтора наткнулись на куски обожженной глины, откопали трубу. Пробили в ней отверстие, а там бойко бежал ручеек. Травин приказал сделать запруду.