От Баха до Шостаковича

Одной из характерных особенностей «итальянского» пения в русских храмах было несоответствие между музыкальным оформлением и внутренним содержанием богослужения. Многие композиторы XIX века не могли и не стремились проникнуть в дух православного богослужения, а потому их музыка иногда совсем не соответствовала исполняемым словам или совершаемым литургическим действиям. Литургия воспринималась композиторами как серия концертных номеров, в которых быстрый темп сменялся медленным, форте сменялось пиано, благодаря чему создавалось требуемое традициями светской музыки разнообразие, однако полностью утрачивалось восприятие богослужения как единой непрерывно развертывающейся мистерии.

Все это сознавали те церковные деятели, которые ратовали за возвращение церковного пения к «первобытной старине». Одним из них был Петр Ильич Чайковский – великий русский композитор, известный всему миру благодаря своим операм, балетам, симфониям, концертам. Сегодня Чайковский – самый исполняемый русский композитор и вообще один из самых исполняемых и популярных композиторов мира. Его музыка звучит во всех странах. Но далеко не все знают о том вкладе, который он внес в развитие церковной музыки.

Чайковский был глубоко верующим человеком. Евангелие было его настольной книгой. Сохранился принадлежавший ему экземпляр Евангелия, где его рукой сделаны многочисленные подчеркивания, заметки на полях. Нередко в письмах баронессе фон Мекк (а писал он ей почти ежедневно в течение тринадцати лет, и письма эти составляют три увесистых тома) он обращался к религиозным темам.

«В душу мою все больше и больше приникает свет веры, – писал Петр Ильич, – я чувствую, что все более и более склоняюсь к этому единственному оплоту нашему против всяких бедствий. Я чувствую, что начинаю уметь любить Бога, чего прежде я не умел. Ежечасно и ежеминутно благодарю Бога за то, что Он дал мне веру в Него. При моем малодушии и способности от ничтожного толчка падать духом до такой степени, что я стремлюсь к небытию, что бы я был, если бы не верил в Бога и не предавался воле Его?».

Он часто посещал храм, и, обладая особым утонченным слухом, обращал особое внимание на то, как поет хор. Нередко он испытывал неудовлетворенность в связи с качеством пения и в письмах жаловался на то, что вместо древнего молитвенного пения, какое ему хотелось бы услышать, в храме исполнялись «духовные концерты», светские по духу и содержанию.

Письмо Петра чайковского баронессе Надежде фон Мекк

Чайковский интересовался историей церковного пения, изучал обиходные, древние распевы. Более того, он был редактором полного собрания сочинений Бортнянского – композитора, музыку которого он воспринимал весьма критически. «Техника Бортнянского – детская, рутинная, – писал он, – но тем не менее это единственный из духовных композиторов, у которого она была… От столицы до деревни раздается… слащавый стиль Бортнянского и – увы! – нравится публике. Нужен мессия, который одним ударом уничтожит все старое и пошел бы по новому пути, а новый путь заключается в возвращении к седой старине и в сообщении древних напевов в соответствующей гармонизации».

Чайковский не ограничился критикой существующего положения, а сам взялся за перо и написал два крупных произведения – «Литургию святого Иоанна Златоустого» и «Всенощное бдение». Композитор признавался, что созданные им сочинения – попытка возвратить русской церковной музыке самобытность, насильно от нее отторгнутую. «Я влачу теперь жизнь серенькую, без вдохновений, без радостей – писал он своему неизменному адресату, баронессе фон Мекк. – Перекладываю теперь с Обихода коренное пение всенощной службы на полный хор. Работа эта довольно интересна и трудна. Хочется сохранить во всей неприкосновенности древние церковные напевы, а между тем, будучи построены на гаммах совершенно особенного свойства, они плохо поддаются новейшей гармонизации. Зато если удастся выйти победителем из всех затруднений, я буду гордиться, что первый из современных русских музыкантов потрудился для восстановления первобытного характера и строя нашей церковной музыки».

Идя по пути, который сам Чайковский называл «эклектическим», пытаясь интуитивно нащупать правильный способ обработки церковных распевов, композитор, однако, не сумел понять суть этих распевов и тот принцип, по которому они создавались. Он был уверен в том, что своеобразие древних распевов основывается на особых гаммах (звукорядах), на которых они были построены, и что именно эти гаммы – причина трудностей, с которыми сталкиваются гармонизаторы распевов.