От Белоруссии до Карабаха. Трамп, Навальный, коронавирус и другие…

Уходят великие – один за другим. Заменить их некем. Передать то, что они делали, они не могут никому: великие люди – это штучный товар. Писатели и артисты, композиторы и генералы, скульпторы и поэты… Из последних, только у нас в стране, – Жванецкий и Гафт. Вместо всех них пустота. Вакуум. Похоже, что только сейчас по-настоящему заканчивается ХХ век – от 1917 до 1920 года. Остается только вспоминать, какими они были. Слова и дела. Пока их помнят – они живы. Хотя бы в воспоминаниях, а это уже немало.

Семь лет назад ушел один такой человек, которого довелось знать лично. Очень непростой. Очень противоречивый. Но несомненно великий. Генерал Ариэль Шарон. У него было удивительно красивое мужественное лицо. Что называется, породистое. Лицо римского полководца, так и просившееся на мраморный барельеф. Крупные, львиные черты. И фигура была такая же. Мощная, к старости грузная. Что до его характера… Типичный был еврейский а-шейгиц. Городской хулиган из тех, кого погромщики по всему миру боятся больше, чем полицию. Так как он-то сам не боится никого и достанет врага когда и где угодно.

Его или любили, или ненавидели. Без края, без предела, без логики. Любил его, несмотря на взрывной характер и полное отсутствие дисциплины, Бен-Гурион, который очень хорошо разбирался в людях. Терпеть не могла вся прочая верхушка партии МАПАЙ – и за дело. Его они не могли «построить», он играл по своим правилам. Зато его обожали десантники – евреи и друзы, бедуины-разведчики, танкисты. Те, кто рядом с ним воевал. И ненавидели смертельно завидовавшие ему политические назначенцы, которых и в Израиле, и в Америке, и в Европе, и у нас – пруд пруди, хотя толку от них…

Именно про него после войны Йом-Кипура вернувшиеся с синайского фронта, побывав в Африке, победители египетских армий, взятых в котел и разгромленных после броска через Суэцкий канал, говорили с восторгом и преклонением: «Арик – мелек Исраэль», что значит «царь Израиля» на иврите. Царем он не был. Но выглядел именно так. Вел себя так. И был поистине великим человеком. Причем его победы и его ошибки были одинаково значимыми. Если в израильском военно-политическом истеблишменте и можно было сказать про кого-то, что он, «получив линованную бумагу, пишет поперек», то именно про Шарона.

Он напрочь переставал слышать приказы из штаба, если понимал, что победа перед ним. Чем и отличался от многих израильских генералов. Боявшихся испортить политическую карьеру. Искавших одобрения начальства. И упускавших возможности, лежавшие у них в руках. Ни на Синае в 1973-м, ни в Ливане в 1982-м он не действовал так, как этого требовало от него по-местечковому осторожное начальство. Нам бы такой подход к делу на Донбассе… Шарон шел напролом, до упора. Побеждал там, где невозможно было победить. И поплатился за это, когда конкуренты и ненавидевшая его левая пресса повесили на него всю ответственность за устроенную ливанскими маронитами резню палестинцев в Сабре и Шатиле.

Все те, кто с восторгом хоронил тогда карьеру Шарона, вряд ли могли представить его себе премьер-министром Израиля. Хотя достаточно было пристальнее присмотреться к тому, как он сколотил из наследников рафинированного русскоязычного интеллигента и аристократа Жаботинского, польских лавочников и марокканских мошавников блок Ликуд, чтобы понять: в политике он будет столь же успешен, как и на войне. Если бы не он, Менахем Бегин не стал бы премьер-министром и правые не пришли бы к власти – сначала ненадолго, а потом все более и более уверенно. И Израиль не покончил бы с монополией левых в пользу системы двух крупных политических блоков.

Многое бы не произошло в еврейском государстве, если бы не Шарон. Традиционно левый государственный истеблишмент относился к нему так же, как партийный: с неприязнью и подозрением. А многие и с ненавистью. Но в том и был секрет Шарона, управленца от Б-га, что в какое бы министерство он ни приходил, оставлял он эту бюрократическую структуру наполненной самыми горячими почитателями своего таланта. Благо министерств этих в его жизни было много. Один из лучших, если не лучший полководец Израиля, выдающийся военный деятель ХХ века, чьи операции изучают в военных академиях великих держав до сих пор, он оказался фантастически талантливым менеджером.

К сотрудникам он относился так же, как к своим солдатам и офицерам. Знал их по именам. Помнил, что у кого происходит в семье. Помогал, когда нужно было помочь. Защищал их интересы и заботился о них в любых ситуациях. Его методы управления были спорными. Он не любил характерных для израильской политической практики договоренностей и часто бывал авторитарен. Откровенно презирал партийные кланы в собственном Ликуде и терпеть не мог компромиссы, ограничивавшие его и связывавшие ему руки. И, став премьером, управлял страной, как привык управлять в армии, – со своей фермы «Шикмим» в Негеве, советуясь лишь с ближним окружением.