От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности

В начале января 1917 года я сблизился с человеком, вызвавшим у меня большую симпатию. Это был адвокат Макс Штраус, которому тогда не было и тридцати лет. Необычайно одарённая, тонко чувствующая натура, наделённая прекрасной внешностью. Я бы, пожалуй, сказал, что великолепная внешность его и сгубила: всё давалось ему слишком легко и не требовало напряжения сил. При этом он наблюдал за происходящим вокруг как бы издалека и не давал воли своим амбициям. После моего острополемического выступления против Александра Элиасберга, широко известного переводчика с русского, сотворившего тогда некий перевод с идиша, практически провальный в силу полного невежества Элиасберга, Макс Штраус позвонил мне и пригласил зайти к нему домой: сам он тогда работал над неким очень сложным переводом. Я пришёл и был весьма обрадован, найдя в нём единомышленника по многим вопросам, занимавшим тогда сионистское сообщество. Вдобавок он оказался очень дружелюбным и приятным человеком. Он разделял те же радикальные взгляды на германский иудаизм и его перспективы, что и я, но выражал их умеренным тоном, без полемического пыла, с недостижимыми для меня бесстрастием и аристократизмом, благодаря чему умел избегать резких стычек, усеивавших мой путь, пройденный в Германии.

Сразу поле своей свадьбы за три месяца до начала войны он отправился в Палестину, намереваясь там остаться, но война заставила его вернуться. За несколько лет он довольно неплохо выучил иврит, но в раввинском иврите чувствовал себя неуверенно и потому охотно спрашивал совета у тех, кто его в этом превосходил. Немецкий язык он чувствовал превосходно и решил перевести первую книгу Агнона, рассказ «И кривое станет прямым», опубликованный в Яффо в 1912 году и, вероятно, там и попавший ему в руки, причём перевести он хотел так, чтобы по возможности сохранить интонацию и структуру агноновского иврита. Отрывки из этого перевода, уже опубликованные, меня заинтересовали, и теперь Штраус просил меня прочесть готовый перевод и высказаться о тех местах, которые доставили ему особые трудности. С января по апрель я поддерживал очень тесные дружеские отношения с ним и с Вальтером Беньямином, а то, что меня выгнали из отчего дома, сближало нас ещё больше. Беньямин уехал из Берлина в апреле, после своей свадьбы, и в следующий раз мы встретились годом позже уже в Швейцарии. После его отъезда я познакомился у Штрауса ещё с двумя людьми, привлёкшими меня по совершенно разным причинам. Это были брат Штрауса поэт Людвиг Штраус и Шмуэль Йосеф Агнон.

Людвиг Штраус был немецкий лирик и убеждённый сионист. С Беньямином, своим ровесником, он познакомился в 1912 году и тогда же сблизился с его товарищем Фрицем Хайнле, который через неделю после начала войны покончил жизнь самоубийством. Штраус учился с Хайнле в одном и том же классе Аахенской гимназии, при этом Штраус о нём рассказывал, а Беньямин окружил Хайнле стеной молчания. Штраус весьма интересовался моими отношениями с Беньямином, но скрыл от меня, что уже в 1912–1913 годах вёл с ним дискуссию и имел переписку по поводу сионизма, которая сохранилась по сей день, я же прочёл её лишь спустя шестьдесят лет. Когда мы впервые встретились, он сказал мне, что работает над проектом светской «этики» и предложил ознакомиться с этим проектом и высказать на этот счёт своё мнение. Это была первая из целой серии дискуссий, которые я вёл на протяжении всей жизни с коллегами и друзьями, желающими построить обоснованную атеистическую этику, но ни одна из этих попыток не показалась мне убедительной с философской точки зрения. Хотя наши личные связи с годами ослабли, я продолжал читать его стихи, а когда он приехал на израильскую землю, спасаясь от Гитлера, то очень меня поразил, так как был одним из очень немногих, кто и на иврите нашёл свой собственный поэтический язык и свой стиль. В Германии, в конце Первой мировой войны, он стал одним из соучредителей (вместе с Хаимом Арлозоровым, Исраэлем Райхертом и Георгом Ландауэром) движения «Ха-Поэль ха-Цаир» и его печатного органа, ежемесячной газеты “Die Arbeit”[84], но его путь в стране привёл его в «Ха-шомер ха-Цаир». Между 1917 и 1920 годами мы обменялись несколькими письмами, порой довольно длинными.

Поэт Людвиг Штраус обрабатывает землю. Кибуц Ха-Зореа. 1937