От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности

Эта книга составляла полную противоположность книгам Бубера, вышедшим несколькими годами позже, и неудивительно, что именно произведения Бубера захватили рынок и сердца многих читателей. Книга Маркуса, не привлёкшая в своё время никакого внимания, была довольно странной: она охватывала широкий диапазон знаний, порой сообщала весьма своеобразные сведения, изобиловала главами совершенно посторонней тематики и привносила много радикальных нововведений в трактовку каббалы и литературы о ней, что в основном, как я понял только годы спустя, было лишено всяких оснований. Тем не менее книга эта источала энергию и отнюдь не была лишена смысла, и действительно, она определила моё представление о хасидизме на несколько лет вперёд. Спустя десятилетия я написал длинную критическую статью (которая появилась в журнале «Бехинот» Института Бялика) об искажённом переводе этой книги на иврит.

В 1915 году я также купил трёхтомник «Зоара», в котором ещё мало что понимал. Что пробудило мой интерес к этой области? Я не могу дать окончательный ответ на этот вопрос, который мне часто задавали на протяжении многих лет, – мотивы, думается мне, тут были очень разные. Возможно, как сформулировали бы это каббалисты, я самим «корнем моей души» был родствен этому царству, а возможно, ещё бо2льшую роль сыграло моё стремление понять загадку еврейской истории. Ведь само существование евреев на протяжении тысячелетий остаётся загадкой, несмотря на все многочисленные, но малоубедительные «разъяснения» на эту тему.

Грец, чья «История евреев» так меня восхитила, питал, как и (почти) все основатели «еврейской науки» прошлого века (Цунц, Рапопорт, Луццатто, Гейгер и Штейншнейдер), величайшее отвращение ко всему, что связано с религиозным мистицизмом. Классическую книгу испанской каббалы «Зоар» он называет книгой лжи, а когда заговаривает о каббалистах, то, совершенно в своём духе, использует весь богатый репертуар бранных слов. Не могу определить причину, но мне казалось невероятным, чтобы каббалисты были такими шарлатанами, дураками и клоунами, какими он их изображал. Казалось, за всем этим всё же скрывается нечто, чему я не мог найти доказательств, но оно меня влекло. Разумеется, можно сказать, что это «нечто» – не что иное, как дух романтизма, который во мне говорил и который я привнёс в мои суждения, но можно и возразить, что это объяснение ребяческое и выдвинуто под влиянием сегодняшней моды на подобные объяснения. Не хочу выносить окончательного решения – кому дано проследить пути духа? (Уж точно не марксистам и не каким-либо их фракциям!) Безусловно, сыграло свою роль и впечатление, произведённое на меня первыми двумя книгами Бубера о хасидизме, которые были написаны ещё вполне в стиле венской школы и модерна, романтически преображая свой предмет и прибегая к цветистой метафорике[114]. Поначалу робко я стал пробовать свои силы на оригинальных текстах каббалистической и хасидской литературы, таких как «Кетер Шем Тов» (самая ранняя антология изречений Баал-Шем-Това)[115] и книга «При хаарец» Менахема Менделя из Витебска[116]. Мне стало ясно, что без знания каббалистических понятий и символов понять что-либо там невозможно. Но где мне было взять эти знания? В Германии того времени это было сопряжено с большими трудностями. Ибо хотя всегда можно было найти учёных талмудистов, знавших, что такое лист Гемары, не находилось таких, кто мог бы направить человека в этой области (а если они и были, то держали свои знания при себе, как я понял десятилетия спустя).

Мартин Бубер. 1940-е