От Блока до Бродского

Потом эта метафора развертывается в непрерывный ряд из стихотворений, поэм, драм: «Мистерия-буфф» (1918–1921), «150 000 000» (1920), «Про это» (1923), «Немножко утопии. Про то, как пройдет метрошка» (1925), «Выволакивайте будущее» (1925), «Клоп» (1928–1929), «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и людях Кузнецка» (1929), «Баня» (1929–1930), «Во весь голос» (1930). Почти все большие произведения Маяковского двадцатых годов в той или иной степени посвящены изображению будущего, содержат утопические проекты.

Это будущее датируется по-разному. Поэт пытается заглянуть вперед на десятилетия или даже столетия: «Москва – 940–950 года во всем своем великолепии» («Пятый Интернационал», 1922); 12 мая 1979 года, когда размораживают доставленного из прошлого мещанина Присыпкина («Клоп»); 2125 год («Летающий пролетарий», 1925), тридцатый век («Про это»).

В других случаях будущее почти сближается с настоящим: «Через четыре года здесь будет город-сад» («Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»). Иногда это будущее приобретает сказочнобезразмерный характер: «Год с нескончаемыми нулями. / Праздник, в святцах не имеющий чина. / Выфлажено все. И люди и строения. / Может быть, Октябрьской революции сотая годовщина, / может быть просто изумительнейшее настроение» («150 000 000»).

Но даже точное указание на время действия не имеет большого значения. Картина будущего во всех произведениях Маяковского обладает внутренним единством. Обетованная земля («Мистерия-буфф»), над которой солнцем встает бытие иное («150 000 000»), находится в конце времен, вне истории, поэтому столетие туда-сюда – какая разница.

В истории утопии сложилось два основных образа идеального будущего: деревенская, патриархальная утопия и утопия городская, урбанистическая. Естественно, человек, который с детства предпочитал неусовершенствованной природе электричество («Вы любите молнию в небе, а я – в электрическом утюге», – говорил Маяковский Б. Л. Пастернаку), безоговорочно выбирает второй вариант.

Уже в «Мистерии-буфф», первой большой послереволюционной вещи, солнечный край открывающийся за горами горя, выглядит так: «Ворота распахиваются, и раскрывается город. Но какой город! Громоздятся в небо распахнутые махины прозрачных фабрик и квартир. Обвитые радугами, стоят поезда, трамваи, автомобили, а посредине – сад звезд и лун, увенчанный сияющей кроной солнца» (Д. 6, ремарка).

Немного раньше в монологе Фонарщика авторская ремарка детализируется и динамизируется:

Домов стоэтажия земли кроют!
Через дома
перемахивают ловкие мосты!
Под домами едища!
Вещи горою.
На мостах
поездов ускользающие хвосты!
<…>
Лампы
глаза электрические выкатили!
В глаза в эти
сияние
миллионосильные двигатели
льют!
Земля блестит и светит!

В других утопических текстах и фрагментах подобная картина будущего повторяется, дополняясь все новыми и новыми техническими подробностями: радиобудильники, дирижабли, аэропланы и аэросипеды, озелененная Сахара, парение по небу, свидание под Большой Медведицей, управление искусственными тучами, наконец – «мастерская человечьих воскресений» («Про это»).

Одновременно с Маяковским Е. Замятин в антиутопии «Мы» (1920) рисовал похожий даже в деталях город будущего с прямо противоположной целью: дать «сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства – все равно какого». Маяковский не опасается ни техники, ни нового государства. В его описаниях будущего иногда появляется добродушно-юмористическая интонация:

Завод.
Главвоздух.
Делают вообще они
воздух
прессованный
для междупланетных сообщений.
Кубик
на кабинку – в любую ширь,
и сутки
сосновым духом дыши.
Так —
в век оный
из «Магги»
делали бульоны.
Так же
вырабатываются
из облаков
искусственная сметана
и молоко.
Скоро
забудут
о коровьем имени.
Разве
столько
выдоишь
из коровьего вымени!

(«Летающий пролетарий»

)

Но преобладает все-таки гиперболически-восторженный пафос, восхищение прекрасным новым миром. «Иронический пафос в описании мелочей, но могущих быть и верным шагом в будущее („сыры не засижены – лампы сияют, цены снижены“)», – объяснял Маяковский свой метод в применении к поэме «Хорошо» («Я сам»).

Параллели такой картине будущего находятся, с одной стороны, в волшебной сказке. Сметана из облаков или обещание человека будущего в «Мистерии-буфф», что на корнях укропа у него будут расти ананасы, конечно, недалеки от молочных рек с кисельными берегами.