От Блока до Бродского

Такова счастливая любовь. Но и равнодушие любимого мгновенно превращается во вселенскую катастрофу, которая настигает всех женщин земли:

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче – все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче – вороны!

Я глупая, а ты умен,

Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»

(«Вчера еще в глаза глядел…», 14 июня 1920

)

Обычный пейзаж, композиционно развертываясь в стихотворении, тоже часто разрастается у Цветаевой до космических масштабов.

Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена,
Зеленее, чем плесень на чане!
Зелена, значит, лето в начале!
Синева – до скончания дней!
Бузина моих глаз зеленей! —

начинает поэт позднее стихотворение, работа над которым заняла четыре с половиной года. Вдруг бузина меняет цвет и превращается в мелкие бусы цвета запекшейся крови. Потом ее казнят и она становится черной и одинокой («Возле дома, который пуст, / Одинокий бузинный куст»). Наконец, в последней строфе, поэтическая мысль делает очередной скачок и бузина превращается в один из символов века – непреодолимую стену между людьми.

Бузина багрова, багрова!
Бузина – целый край забрала
В лапы. Детство мое у власти.
Нечто вроде преступной страсти,
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь – бузиной
Назвала…

(«Бузина», 11 сентября 1931 – 21 мая 1935

)

От приметы весеннего пейзажа – до пугающего символа, от сада – к миру – таков в этом стихотворении путь обыкновенного кустарника.

Главной своей работой в 1920-е годы Цветаева считает поэмы. Даже заглавия большинства из них обобщенны, масштабны, связаны со стихиями и символами: «Попытка комнаты», «Лестница», «С моря», «На красном коне», «Поэма Воздуха», «Поэма Горы», «Поэма конца».

И в гражданских, и в личных темах Цветаева исповедует единый поэтический принцип: грандиозности, безмерности, беспредельности. Для ее поэзии характерна разговорная интонация, переходящая в интонацию ораторскую. Не случайно она ощущала родство со столь же громогласным Маяковским.

Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел – тяжелоступ —
Здорово, в веках Владимир!

(«Маяковскому», 18 сентября 1921

)

Любовь к мужчине, родине, поэзии Цветаева доводит до предела, испытывает на излом. Она – поэт восклицательных знаков, форсированного голоса, крика, стона. Поэтический голос Цветаевой, говорил И. А. Бродский, был голосом трагедии.

ПУТЬ: ПОЭТИКА БЫТА И ПОЭТИКА СЛОВА

Но к подобной манере и такой картине мира Цветаева пришла не сразу. «Не вправе судить поэта тот, кто не читал каждой его строки. Творчество – преемственность и постепенность. <…> Хронология – ключ к пониманию», – афористично сформулировала она в одной из статей («Поэт о критике», 1926). Ее ранние, юношеские стихи более спокойны, гармоничны, связаны не с говорным, а с напевным стихом. В 1913 году, издавая лучшие стихи из двух первых книг под одной обложкой, Цветаева сопровождает их программным предисловием, своеобразным стихотворением в прозе, которое определяет ее творческие задачи.

«Все это было. Мои стихи – дневник. Моя поэзия – поэзия собственных имен.

Все мы пройдем. Через пятьдесят лет все мы будем в земле. Будут новые лица под вечным небом. И мне хочется крикнуть всем еще живым:

Пишите, пишите больше! Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох! <…>

Не презирайте „внешнего“! Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана – не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее! Нет ничего не важного! Говорите о своей комнате: высока она или низка, и сколько в ней окон, и какие на них занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы?..

Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор на обоях, драгоценный камень на любимом кольце – все это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души» (Предисловие к сборнику «Из двух книг», 1913).