Читаем От Блока до Бродского полностью

От Блока до Бродского

Да не поклонимся словам!Русь – прадедам, Россия – нам,Вам – просветители пещер —Призывное: СССР, —Не менее во тьме небесПризывное, чем: SOS.Нас родина не позовет!Езжай, мой сын, домой – вперед —В свой край, в свой век, в свой час, – от нас —В Россию – вас, в Россию – масс,В наш-час – страну! в сей-час – страну!В на-Марс – страну! в без-нас – страну!

(«Стихи к сыну», январь 1932

)

В «Стихах к Чехии» реакция на исторические катаклизмы (фашисты оккупировали любимую страну, вот-вот начнется мировая война) соединяется с ощущением личной безысходности:

О слезы на глазах!Плач гнева и любви!О Чехия в слезах!Испания в крови!О черная гора,Затмившая – весь свет!Пора – пора – пораТворцу вернуть билет.Отказываюсь – быть.В Бедламе нелюдейОтказываюсь – жить.С волками площадейОтказываюсь – выть.С акулами равнинОтказываюсь плыть —Вниз – по теченью спин.Не надо мне ни дырУшных, ни вещих глаз.На твой безумный мирОтвет один – отказ.

(«Стихи к Чехии», 8, 15 марта – 11 мая 1939

)

Цветаева еще славила челюскинцев как русских людей, но уже понимала, что ее России – нет. Она была готова «Творцу вернуть билет» (это цитата из «Братьев Карамазовых» Достоевского), но еще не знала, что это возвращение произойдет так скоро и будет таким страшным.

Финал оказался скоротечен и трагичен. Катастрофы следовали одна за другой. Родина стала без-них страной для всей цветаевской семьи.

Первой в страшном 1937 году уехала в СССР Ариадна Эфрон. Через несколько месяцев, замешанный в политическом убийстве, бежал из Франции С. Я. Эфрон. Когда в июне 1939 года на родину отправилась и Цветаева с сыном, ее не провожал никто.

Семья воссоединилась в подмосковном поселке Болшево. Но уже в августе была арестована А. С. Эфрон, в октябре – С. Я. Эфрон. Хлопоты Цветаевой и ее немногих друзей были безуспешными. Она занимается переводами, снимает углы и комнаты в Подмосковье и Москве. Сборник ее оригинальных стихов публиковать отказались.

В августе 1941 года, после начала войны, она вместе с другими писателями была эвакуирована в Елабугу, городок в Татарии на Каме. Поиски работы были безуспешными: без ответа осталось даже заявление Цветаевой о приеме на работу посудомойкой в писательскую столовую.

Когда-то она завершила ответы на вопросы анкеты ироничной и гордой фразой: «Жизнь – вокзал, скоро уеду, куда – не скажу». 31 августа 1941 года, оставшись в одиночестве в деревенском доме, М. И. Цветаева покончила с собой. Ее могила вскоре затерялась на елабужском кладбище.

Цветаева думала, что уходом спасает сына, поручая его заботам знакомых писателей. Однако Мур ненадолго пережил мать: так и не окончив школу, он успел немного поучиться в Литературном институте, но вскоре оказался на фронте и в 1944 году погиб при неясных обстоятельствах. С. Я. Эфрон был расстрелян после начала войны, о чем Цветаева так и не узнала. Из всей семьи выжить удалось лишь А. С. Эфрон: через много лет она вернулась из заключения, посвятив себя сохранению наследия матери, изданию книг, собиранию материалов, написанию воспоминаний.

«Горька судьба поэтов всех времен, / Тяжелее всех судьба казнит Россию», – вздохнул когда-то ссыльный декабрист В. К. Кюхельбекер, вспоминая о своих современниках – Рылееве, Грибоедове, Пушкине, Лермонтове («Участь русских поэтов», 1845). Двадцатый век подтвердил эту закономерность.

Судьба М. И. Цветаевой оказалась одной из самых трагических в трагическом веке. Она продолжила ряд великих поэтов, вернувших Творцу билет, и другой ряд – поэтов, могилы которых неизвестны.