От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США

Никто не любит тебя больше…больше… больше
Искреннюю ложь помещали повсюду как раз перед
следующей ступенькой. Делает ли вид, любой, что частично жив
Я предлагаю слова – Все конструкции рухнули
в предыдущей смерти. Я пересекаю желтые пески
Так тяжело узнать, не связывая это, с тобой
формующем сердце, владеющем мной, и некто говорит,
Я не понимаю этого! Не обязательна любовь,
или все же обязательна, которая? Не думаю, что ты любишь;
перед взрывом? Я пребывала здесь без нее и побывала
во многих местах без любви. Я не хочу, чтоб ты знал,
что я в самом деле думаю или делаю – я перед
сотворением, где возможно и не было «я знала».
Все что было когда-то сказано, не вполне правдиво. Он или она пре –
дает тебя; почему ты хочешь причинить мне боль… сильную
Хочешь или просто делаешь? Предательство спровоцировано
везде даже здесь, тем что знаешь, один – это один, и
я была одна, бледная тень. Небо смерти
сегодня молочной зелени, как ядовитый пруд
возле заброшенной шахты. Сорвал колючую грушу, и я
вкусила ее, потом мы поехали дальше, может в Ярнелл.
В этих селеньях я выросла; нет, то была не я
У меня нет… идентичности, и любовь – это предмет,
чтобы пнуть тебя ногой, пока идешь по горящей голой земле, где…
сентиментальная, когда то, что я любила, у меня… нет единственного
слова. Весь этот огонь здесь… чтобы найти… я нашла это.
Необходимо это найти. Это не любовь, тогда что это?

2015 Ян Пробштейн

3. Сан-Францисский ренессанс

Иван Соколов. Сан-Францисское возрождение

I. Второе возрождение

Как неоднократно жаловался Рон Силлиман, еще никому не удавалось внятно объяснить, чтó на самом деле объединяет поэтики, ассоциируемые с Сан-Францисским возрождением. Круг этот настолько пересекается с битниками и поэтами Чёрной горы, что четкой границы провести невозможно. Но это Возрождение представляло собой скопление ярчайших поэтических индивидуальностей, оставивших свой след в истории американской литературы именно как богемная среда особого маргинального рода. Корни их общности уходят в другое, «первое» – Берклийское возрождение послевоенной поры, расцвет кружковой культуры (coteries) и золотые годы одного магического гомобратства: Робина Блейзера (1925–2009), Джека Спайсера (1925–1965) и Роберта Данкена (1919–1988). Вторую половину сороковых эти молодые писатели проводят в Университете Калифорнии в Беркли, где в ходе спиритических сеансов и поэтических фестивалей складывается тесный кружок поэтов-геев, продолжающих мистические традиции Йейтса и Георге. Себя в полушутку они называют «Берклийским возрождением» – в честь английских елизаветинцев, Данте и Петрарки, чьими наследниками поэты себя полагали. В грезах о европейском Средневековье и Возрождении («граде небесном», как это называл Данкен) рождалась настоящая подпольная богема («град земной»), культивировавшая в стихах «с ключом» рефлексию своего литературного и любовного быта. Благодаря популярному в этой среде анархопацифизму, поэты были активно вовлечены и в местную политическую жизнь, но с началом маккартизма пятидесятых им приходится временно разъехаться, и кружок распадается. Пройдет несколько лет, и в области Сан-Францисского залива (the Bay Area) зацветут цветы другой, не чаемой, а воплощенной – хотя и по-прежнему маргинализованной богемы. Мистическое гей-братство послевоенных лет уже не совсем тот формат, который зажигает и писателей, и публику, хотя поставленные практикой данкеновского кружка вопросы о синтезе интимного и публичного, реального и умозрительного остаются на острие эстетики и политики Бэй-Эрии.