Читаем От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США полностью

В собрании своих критических работ «The New Sentence» Силлиман связывает литературный «реализм» с буржуазным капитализмом и демонстрирует, каким образом этот капитализм может быть искоренен теорией и практикой «нового предложения». «Новое предложение» как единица «языкового письма» должно было минимизировать «силлогистический» смысл, ожидаемый от прозы, посредством трансформаций в структуре, длине, позиции предложения-высказывания в пространстве текста и усиления его полисемии. Так устроены и его собственные поэмы, в частности «The Chinese Notebook», построенная по модели витгенштейновских «Философских исследований» с их нумерованными последовательностями афоризмов. Или стостраничная поэма «Ketjak», представляющая собой серию расширяющихся параграфов, в которых предложения повторяются из абзаца в абзац в том же порядке, но прирастают каждый раз новыми вставными высказываниями, все более реконтекстуализируя их значения[247]. Эта поэма – часть жизненного «языкового» проекта Силлимана под знаком «Ketjak», начавшегося с книги «The Age of Huts» (1974) и продолжающегося в настоящее время в «нескончаемой поэме» «Universe».

* * *

«Языковое движение», возможно, не стало бы таким всеамериканским и глобально известным, если бы не деятельность нью-йоркского отца-основателя «языковой поэзии» со стороны Восточного побережья Чарльза Бернстина. Из всех language poets Бернстин, вероятно, наиболее популярен и прославлен в самой широкой аудитории. Он автор десятков книг поэзии и эссе, университетский профессор, академик, переводчик и редактор многочисленных изданий. Особенно существенна его роль в популяризации звучащего поэтического слова. На посту главного редактора «Pennsound» – аудиотеки Пенсильванского университета – и «Электронного поэтического центра» им создана колоссальная коллекция записей поэтического чтения и лекций о поэзии, в том числе внушительный архив «языковых поэтов». Для языкового движения наиболее существенна роль независимого журнала «L=A=N=G=U=A=G=E», издававшегося Бернстином всего три года (с 1978 по 1981), но оказавшего огромное влияние на формирование широкого круга языковой поэзии. Некоторые критики употребляли применительно к этому кругу даже наименование «языковая школа», хотя сам Бернстин склонен иронично называть ее «антишколой». Как считает (полемически) в настоящее время Марджори Перлофф[248], Бернстин – едва ли не единственный «чистый» представитель «языковой поэзии».

Интеллектуальная карьера Бернстина началась с его аспирантской работы о Витгенштейне. Под руководством известного философа языка Стэнли Кэвелла он защищает диссертацию, в которой амальгамирует положения аналитической философии (Витгенштейн) и авангардного письма (Стайн). На витгенштейновские темы создаются позже собственные поэтические тексты и трактаты. Например, трактат в стихах «Artifice of Absorption» (1987), называемый многими манифестом «языковой школы». А. Парщиков, участвовавший в его переводе и написавший к нему предисловие, называет его «поэмой-трактатом» или «ученой поэмой» – «разновидностью конструктивистской поэмы, где „реальный“, документальный материал – рефлексия поэта по поводу значения приема в вербальном искусстве»[249]. У Бернстина функции поэтическая и метапоэтическая совмещаются часто в пределах одного текста и даже одного высказывания-строки. Этот принцип порождает сквозную самореференцию и метатекстуальность, как в тексте «This Line»: «Эта строка лишена чувств. / Эта строка не более чем / иллюстрация европейской / теории. Эта строка лишена / темы. / У этой строки нет ссылок, кроме / контекста этой строки. / Эта строка посвящена только самой себе»[250].

В письме Бернстина нейтрализуется оппозиция между поэзией и теорией, дикцией и диктумом. Никогда прежде в истории англо-американской словесности теория поэзии не сливалась так плотно со стихотворным текстом, а критический дискурс – с дискурсом поэтическим. Это в целом характерно для «языкового письма», но у Бернстина это фактически повсеместная практика неразличения поэтического и теоретического высказывания. Можно было бы назвать это письмо предельным эссеизмом, но это эссеизм специфически стиховой, с нелинейными вертикальными и диагональными связями на печати. Бернстиновское письмо предстает как своего рода «испытательная семиотика», «изогнутая» творческая и критическая теория-практика знаковых процессов («bent studies»), задача которой «двигаться поверх „экспериментального“ к неиспытанному, необходимому, вновь формирующемуся, условному, изобретательному»[251].

Перейти на страницу:

Похожие книги