От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г.

Приехав вечером в Кимполунг, где стоял штаб нашей 78-й пехотной дивизии, я получил приказание начальника дивизии генерала Добровольского на другой день утром 23/3 на штабном автомобиле ехать в Яссы. Ночевал я в обозе 1-го разряда полка у своего полкового адъютанта, который мне доложил, что только что прибыло большое пополнение для полка и притом совершенно необычного типа из Петроградского округа, из рабочих Петроградского района, и прибыло под командой не офицера, а какого-то комитета. Я приказал это пополнение выстроить для присяги завтра в 7 часов утра. Утром я вышел к прибывшему пополнению и, увидев его, был поражен. Действительно, вид был необычайный: нечто подобное линии фронта выстроенных солдат густо краснело приколотыми к груди красными лентами, а впереди, под командой какого-то штатского стояла толпа человек 15 с огромным красным плакатом, на котором красовалась надпись – «смерть за свободу». Вы понимаете, как меня эта картина взбесила, но, зная уже знаменитый приказ № 1 об отмене дисциплинарной власти, разосланный Гучковым по армиям, я взял себя в руки и поздоровался с толпой, мало походившей на фронт солдат; ответили вразброд и кто как хотел: одни – здравия желаем, полковник, другие – просто здравствуйте и еще как-то. Присяга была по-старому, лишь с заменой слов Государю и Наследнику словами Временному правительству. После присяги я обратился к пополнению с горячим «прочувствованным словом». И поздравил их с прибытием на фронт на защиту Родины от коварного врага, на нас напавшего, и высказал надежду, что они действительно честно исполнят слова, начертанные на их плакате. Дальше сказал, что мы бьемся с противником всю зиму, сильно поредели, измучились и нас заели вши и вот кстати пришли вы – такие бодрые, нарядные и готовые за свободу отдать свои жизни. Как раз нам предстоит еще занять последнюю укрепленную немцами высоту противника «и вот, когда я вернусь из Ясс, то мы возьмем эту высоту, и вы пойдете впереди и покажете нам вашу доблесть и как надо умирать за свободу; но помните, я теперь не имею дисциплинарной власти, а потому за всякое нарушение и неисполнение моего боевого приказа виновных буду предавать военно-полевому суду». Эти мои слова были моей лебединой песней, а теперь я вижу, что это был Промысел Божий, сохранивший мне жизнь. Закончив речь, я пошел к ждавшему меня автомобилю и в 8 часов утра выехал в Яссы.

Вернувшись из Ясс, я явился начальнику дивизии, приказавшему мне, чтобы я не возвращался в полк, а немедленно бы уезжал в Киев, так как выбрали другого командира полка, полковника Гризера, которого трижды водили на расстрел, и он спасался только тем, что показывал свою действительно страшную рану в боку. Его супруга, бывшая сестрой милосердия в полевом лазарете, от этих ужасов сошла с ума. В дополнение к этому расскажу следующее: по получении приказа ном. 1 и прочих распоряжений Временного правительства я не выдержал и собрал офицеров (к сожалению, господ офицеров оказалось только двое, остальные были левые молодые люди, одетые в офицерскую форму) и предложил сейчас же, от лица всего полка, послать Временному правительству требование отменить все приказы, касающиеся армии, под угрозой, в случае отказа, бросить фронт и двинуть полк на Петроград. Меня поддержали только полковник Гризер и подполковник Святополк-Мирский, остальные отказались. С душевной болью я сказал: «Дай Бог, чтобы я оказался плохим пророком, но знайте, что при таком вашем решении, от одного немецкого взвода весь полк побежит назад, как стадо баранов». Мы трое встали и ушли.

В штабе дивизии мне рассказали, что в день моего отъезда в Яссы пополнение, придя на позицию в полк, вечером устроило митинг. Откуда-то притащили стол, обтянули его красным кумачом, заботливо привезенным, развесили вокруг на деревьях красные тряпки и плакаты и согнали сюда весь полк. Прибывший комитет уселся за стол, а впереди стояло и сидело красное пополнение, за ним сбились в бессмысленную, ничего не понимающую кучу старые солдаты. Натренированный еще в Петрограде красный комитет, под председательством ветеринарного врача-еврея, умело и сразу взял все в свои руки, и никто не нашелся ему противостать. После соответствующих речей меня низложили, а выбрали несчастного полковника Гризера.

На другой день в полк приехал начальник дивизии и хотел навести порядок, но ему красное пополнение не дало много говорить, и, когда начальник дивизии, поняв все, сел в автомобиль и двинулся, то красное пополнение проводило его камнями и соответствующими ругательствами.

Вслед за первым пополнением начали прибывать все новые такие же, которые и избили генерала Миллера за его приказание «снять красные тряпки».