От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г.

Помню и такой случай в богатом Ростове: улицы до отказа полны нарядной толпой. Лоснящиеся физиономии чудо-дезертиров призывного возраста в отличных штатских костюмах. Их было много, так много, что если бы они все были порядочными людьми и стали бы в строй, то в два месяца можно было бы прикончить российский сатанинский бунт. Тогда я уже думал об этом, и я бы силой поставил их в строй, если бы не сбежались на Дон спасать свои жизни все «вожди» и, пользуясь моим неведением, не связали бы меня по рукам и ногам. Среди этой громадной толпы на улице изредка проходили на разведку мои офицерские роты, да время от времени рыдал похоронный марш и трогательное умиляющее душу слезами – Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас, заглушаемые бравурной музыкой, гремевшей во всех садах и ресторанах. Это был сатанинский пир во время чумы.

Вид этих офицерских отрядов, плохо одетых, не вызывал ничего, кроме презрительных улыбок. Вот за таким отрядом по главной улице движется походная кухня. Офицер с черной повязкой на глазу правит заморенными лошадьми, а другой, прихрамывающий, вероятно кашевар, идет рядом с кухней. Толпа останавливается, смотрит с любопытством, смеется, слышатся плоские шутки, и никто не видит глубокой и страшной русской трагедии; только особняком стоящий старый отставной генерал смотрит на офицера-кашевара, на офицера-конюха, и горькие нескрываемые слезы струятся по старому честному лицу. Не знаю – быть может, он плакал над погибшей армией и офицерскими заветами, а может быть, плакал над безумной и жестокой толпой, его окружавшей, – не знаю, но оба офицера, увидя плачущего старика генерала, подчеркнуто отчетливо отдали ему честь, как бы желая выразить свое презрение толпе и сказать: «Старый начальник, верь, что пока мы живы, пока еще бьется в офицерах русское сердце, не погибли заветы Императорской армии».

За все время я получил от генерала Деникина, который командовал не знаю чем (приказа о его назначении не было), только один приказ – перевезти из Ростовского Государственного банка в Новочеркасский банк золото. Условившись с директором банка, я с одной ротой в 11 часов вечера прибыл в банк. Подводы стояли у банка. Золото в небольших запечатанных мешочках по 10 000 в каждом переносили и грузили только мои офицеры. Я стоял на подъезде. Вдруг ко мне подбегает офицер и показывает распоровшийся уголок. Все заволновались, достали где-то бечевку, и мы накрепко завязали распоровшийся уголок. Настроение у всех было повышенное, и если бы выпал хоть один червонец, то все бы бросились и его разыскали и всунули бы в мешочек. Ведь это было русское золото – золото государства российского, как могло быть иначе.

Впоследствии, когда мы уходили в 1-й Кубанский поход, казаки к нам не присоединились, а пошли в зимовники и, по сведениям из штаба, увезли с собой и это золото. А что же думали «мудрые вожди», объявившие себя верховными главнокомандующими? Почему генерал Алексеев не взял это золото, как золото государства российского и больше принадлежавшее нам? Возьми он это золото и пойди вместе с казаками в степь-зимовники, а не на ненужный и очень опасный Екатеринодар, тогда бы не было у нас таких тяжелых боев и не везли бы мы с собой 1500 раненых.

Да, мудрые были вожди, до того мудрые, что привели к крушению добровольческое движение.

В самом конце декабря или в начале января 1918 года генерал Алексеев со штабом переехал в Ростов и расположился в особняке Парамонова. «Основоположника и первосоздателя» Добровольческой армии генерала Корнилова все еще не было. Пышно расцветший штаб генерала Алексеева и Деникина поражал своими размерами, у нескольких дверей стояли вестовые, много вылощенных «героев» адъютантов и каких-то офицеров слонялись по коридору с деловым видом, молоденькие, хорошенькие машинистки шныряли со смехом по длинному коридору, часть их стучали на машинках, на дверях всюду надписи – отдел такой-то. Казалось, что эта Добровольческая армия насчитывает, вероятно, несколько корпусов или дивизий. Невольно подумалось: не слишком ли много командующих для той маленькой горсточки честных русских людей, держащих винтовки в руках?