От чистого истока я начинаю путь (СИ)

Как больно… Как горько… Нет больше моего художника, что тогда на пляже похлопывал себя по карманам, безуспешно пытаясь найти блокнот и карандаш. Не будет он больше краснеть и смущаться. И говорить «мисс». И напропалую пьянеть от греческого вина, а чудесные глаза, что цветом, как безмятежное небо, сожрут могильные черви. Твое сердце больше не бьется. Потому и бессильна моя дурная ворожба. Боги, превратите меня в камень… Еще одна могила за моей спиной. Со все силы прижимаю руки к лицу и вою. Когти впиваются в лоб и щеки.

Я даже не слышу, как дедушка Монгво заходит в кузню и обнимает меня за плечи.

— Ну что ты, Этиро… Что случилось? — и гладит меня по ушастой голове.

— Он умер… Он меня не дождался. Мой друг… — мне уже все равно.

— Это… случается. Со всеми. И со мной тоже случалось. Много раз, — обнимает меня за плечи. — Плачь, Этиро. Не держи скорбь в себе — послушай старого индейца-гурона. Я тоже много кого так провожал в край последней охоты.

Я знаю, дедушка Монгво. Я зову тебя дедом, а сама старше тебя. Но сердце у меня не каменное. Раз за разом я обдираю с него корку, обнажая чистое девственное нутро. Чтобы смотреть на мир, как ребенок. Чтобы не ожесточаться. Чтобы радоваться и любить. И чтобы страдать и печалиться — куда уж без обратной стороны медали. Мой Мудрый Друган берет меня на руки и относит в дом. И откуда в нем столько силы. Укладывает меня на ветхую лежанку из бревен и досок со старым сенным тюфяком. Укрывает лоскутным одеялом с индейским узором и начинает петь. Я до сих пор не знаю языка гуронов. Все-таки я пришлая. Незнакомые слова сплетаются в мелодию гор и лесов, а морщинистые руки гладят по голове, задевая мохнатые уши. Неважно, все неважно. «Этиро», что за новое слово? Я его не знаю. И засыпаю под эти мысли.

Связи в селении Сагамок нет, поэтому я так и не узнаю, что еще 6 мая 1945 года Стивен Грант Роджерс затопил бомбардировщик с опасным грузом в Атлантическом океане. Вместе с собой.

Утром я смотрю на грязные ноги, что торчат из-под одеяла, и понимаю, что моя легенда про умершего мужа и свекра-извращенца окончательно рассыпалась прахом. На кухне гремит сковородкой дед Монгво, свидетель моего разоблачения.

— Что значит «Этиро», дедушка? — на мгновение он замирает.

— А то и значит. Дикая кошка, — делает вид, что он тут совсем-совсем ни при чем.

— Как давно ты узнал?

Мнется, растирает между пальцев невидимую грязь.

— Когда только слепота начала уходить. Я, может, и плохо видел, но силуэт различить смог. Трудно принять торчащие уши и подвижный хвост за игру теней. Я ждал смерти — думал, дух горного льва пришел за мной. А ты пекла мне хлеб и таскала добычу из леса. Я уже долго задаю себе этот вопрос, так скажи, почему?

 — Потому, что ты мой дедушка Монгво. И я тебя не оставлю. Люди не врут, когда называют меня Поуокой, ведьмой. А я как будто бы вернулась домой, — беру его за старую морщинистую руку, обхватываю пальцами запястье и смотрю в выцветшие карие глаза. — Я не брошу тебя, старик Монгво. Когда ты упадешь — я тебя подхвачу. Когда ты загрустишь — я развею твою печаль. Я не дам тебе утонуть в болезни. Твой ум будет тверд до самого конца, а душа ясна. Когда наступит твой смертный час я, Астрель, закрою тебе глаза и провожу в последний путь, в новый мир для твоей души. Обещаю.

Мурашки пробегают от наших сомкнутых рук до хребта. Теперь это не только электрический разряд, а еще и метка-браслет на руке. Нерушимый знак Договора, подкрепленный именем. Магия вернулась ко мне слишком поздно. Но я все равно сделаю то, что должна. Моему Мудрому Другану не прибавить лет. Все, что я могу — сохранить его разум и здоровье в целости, пока он не уйдет. А потом найти свой новый путь. И я снова послала по пизде свое липовое обещание не говорить никому свое полное имя. Ибо нефиг.

Я говорила, что дедушка Монгво — старый пиздюк? Так вот, повторяю — он старый болтливый пиздюк. У меня теперь появилось третье имя в заповеднике Сагамок. Этиро — так меня называют. Дикая кошка, мать его.

Война закончилась. Старые знакомые возвращаются домой и выдергивают из притолоки ржавые гвозди, на которые когда-то сами дышали на пороге, вбивая камнем в податливое дерево, как знак обещания вернуться домой. Все они вернулись. И зовут на охоту вместо гончей. Обещают поделиться мышами, ебнутые гуроны со всеми их ирокезами и томагавками, твари патлатые.

Спустя год со стороны США к нам идет эпидемия кори. Это болезнь, что собирает свою дань среди детей. Я не могу дать каждому из них обещание, что вылечу. Просто не справлюсь. Поэтому вспоминаю все, чему научилась в других Мирах. Пешком оправляюсь на берег озера Гурон и собираю круглую гальку, шлепая босыми ногами по стылой мартовской воде. Так надо. Чем больше лишений я преодолею — тем больше отдача. Время собирать камни.