От Данте к Альберти

Если же купец и остается верен идеалу бережливости, этот идеал утрачивает средневековое значение: к бережливости склонен нередко тот, кто хочет преуспеть в своем деле. «Прекрасная и великая наука — умение добывать деньги, — заявляет Паоло да Чертальдо, — но еще более прекрасным и великим свойством является умение расходовать их умеренно и там, где это требуется»^{32}. Такого типа купец склонен к крайней осторожности во всем — не только в делах, но и в сфере политики, где всегда могли произойти неожиданные бури и пертурбации. Морелли предельно откровенен в поучениях: «…всегда общайся с теми, кто обладает властью в государстве, подчиняйся их воле и приказам. Остерегайся порицать их начинания и дела, даже если они дурные; храни молчание или отзывайся о них только с похвалой…». Более того: «…если кто-либо хотя бы намеком выскажется против тех, кто правит, не слушай и всячески избегай его»^{33}. Следует добавить, что это говорит не скромный торговец среднего достатка, а богатый и влиятельный купец, который несколько раз занимал во Флоренции политические должности, включая даже пост гонфалоньера справедливости (в 1441 г.). Для «делового человека» характерно стремление укрыться за стенами своего дома, когда в городе происходят народные волнения. Чертальдо остерегает читателя: «Не спеши выйти, если народ пришел в беспокойство. Оставайся дома и делай вид, что ты ничего не знаешь. Таким образом ты избежишь ссор и неприятностей и останешься в безопасности»^{34}.

В условиях острого экономического соперничества быстро нажитые состояния подчас еще быстрее исчезали. Поскольку правительства часто сменяли друг друга и их судьбы разделяли поддерживавшие их партии, многие богачи, связанные с потерпевшей поражение группировкой, приговаривались к изгнанию с конфискацией всего имущества. Такова была судьба Палла Строцци, которого гуманист Леонардо Бруни ранее называл самым счастливым человеком во Флоренции.

Эта невозможность предугадать будущее нашла свое выражение в представлении о фортуне, от которой зависит судьба людей. Фортуна, приносящая данному человеку счастье или несчастье, нередко выступает на передний план в хрониках, написанных купцами, и в их письмах. Джованни Ручеллаи пишет сыновьям: «Поистине очень трудно пускать в оборот деньги и сберечь их, и многое зависит от фортуны. Лишь немногие умеют распоряжаться ими [деньгами] при всех превратностях судьбы, во всех изгнаниях и падениях»^{35}.

Однако признание изменчивости фортуны не означало пассивного подчинения ей. Напротив, человек, в представлении итальянцев той эпохи, должен удвоить усилия и преодолеть все встречающиеся на его жизненном пути препятствия. Четко эту идею выразил Марко Паренти, который писал в 1459 г.: «Отважные люди, не позволяют фортуне одолеть себя, но, побеждая ее, еще более увеличивают свое совершенство»^{36}. Так, если в христианской этике гордость (superbia) считалась одним из семи смертных грехов, отныне она рассматривается как дерзание, вера в способность подчинить себе судьбу. «Будь мудр и действуй хорошо, и ты обретешь все», — заявляет Морелли^{37}. Итальянский пополан исполнен презрения к сословно-иерархическому строю средневековья; уважение ему внушают те, кто добился высокого социального престижа и накопил богатство благодаря личным качествам, деятельности, в которой он видит смысл жизни. «Человек рожден не для того, чтобы провести свою жизнь во сне, а для действия. Предприимчивость, рассудительность, память, разум и другие способности, которыми мы обладаем, даны нам не затем, чтобы мы ими пренебрегали, — поучает Ручеллаи сыновей. — Все мудрые люди согласны с тем, что человеческая природа предназначена для деятельности, так что человек поистине мера всех вещей»^{38}.

Так рождается индивидуалистическое сознание, давшее мощный импульс формированию идеологии Возрождения.

Религиозность сохраняет власть над умами. Однако в изменившемся мире богу остается меньше места. «Он говорил, что не следует так много смотреть на небо, ибо человек ступает по земле»^{39},— рассказывает автор одной из фацетий (коротких рассказов) XV в. о флорентийском купце. «Все проистекает от бога, — пишет Морелли, — но в соответствии с нашими заслугами… господь желает, чтобы ты сам себе помог и достиг совершенства благодаря собственным усилиям». Отношения с богом подчас приобретают деловой характер наподобие отношений с влиятельными людьми. Удачливость одного из своих предков Морелли объясняет тем, что «он никогда не терял времени, неизменно стремясь обрести любовь Создателя посредством милостыни и добрых дел, а также добиться дружбы людей хороших, состоятельных и могущественных»^{40}. У богатейшего Франческо ди Марко Датини страсть к накопительству сочеталась со страхом перед вечными муками в загробной жизни, которых он надеялся избежать с помощью широкой благотворительности. И все же секуляризация мышления заметна и у него: «Я больше уповаю на людей этого мира, чем на бога, и этот мир хорошо платит мне за это», — писал он жене^{41}.