От дороги и направо

А женился на сокурснице. Замечательной, красивой и умной. Но только на свадьбе узнал, что она – дочь секретаря обкома партии, второго человека в области по номенклатурной высоте. Моя жизнь стала походить на раздвоенное змеиное жало. Одна часть жала была верным другом шпаны, родной с детства, а вторая пролезла в светское общество, в хорошо сыгранный аристократизм и добропорядочность. Тут я и поплыл как ветка по реке. Работа культурная – корреспондент. Иняз – элитный факультет. Спорт – уже первый взрослый разряд в двадцать три года. Стихи писал. Музыку. В детстве школу музыкальную окончил. Песни авторские писал под гитару. Но со старыми дружками не раздружился. Всё те же драки через день, разборки, дружба с блатными. Гремучая смесь. Адский коктейль. Домой приходил поздно, иногда вообще не приходил. Протестовал, значит, как мог, против светской жизни, верхом сидящей на высоких идеалах  коммунистической морали.

Потом в армию призвали. Отслужил, дембельнулся. Выяснилось, что жена не шибко меня жала, не особенно скучала. Съездил я в район к другу семьи, настучал ему в рыло и стали мы с ней дальше жить. А тут папа жены решил её послать в аспирантуру. В Москву. А меня оставить одного не решился. И выбил мне место в Высшей Комсомольской Школе при ЦК ВЛКСМ, где ковали руководящие кадры. Мы с ней уехали в Москву. Встретились там пару  раз и разбежались без шума и шороха.

То есть, полнокровной жизнью пожил я до двадцати восьми лет. Единственное, что меня коробило при этих воспоминаниях, так это то, что некоторые мои кореша из нижних слоёв общества знали, на ком я женат и то, что по пятницам нам домой шофер тестя привозил ящик с деликатесами. А я их ел. В то время, как обычный народ уже не помнил, как они выглядят и пахнут. Собственно, эта обычная для советского стауса семьи привилегия и стала быстро созревшим до раскаленной красноты яблоком раздора. Да ещё квартиру двухкомнатную мы получили почти сразу после свадьбы. А люди обычные, трудяги, кисли в очередях на жильё десятилетиями.

Но я свою жизнь неудавшейся не считал. Ошибок было немало, но неудач не имел пока. Меня несло успешно вперед и вверх. Сил было много, да и способностями разными мать-природа меня не обделила.

С Наташкиной  покоробленной жизнью, конечно, ничего общего. И вот приеду я сейчас домой, разведусь по чести и совести и прыгну с головой в любимые мои дела. Так я думал, думал и задремал. А проводница, конечно, чай мне приносила. Проспал я чай. Зато настроился на продолжение полезной, стремительной и нескучной своей житухи.

  Спал бы, может, всю ночь. Устал немного после пробежки по муромскому лесу, Борисоглебу, в грузовике, да на вихляющейся дрезине, пробуждающей привидения. Но прочно уснуть не получалось все равно. Меня настойчиво будил один и тот же звук. Стук чего-то хрустящего обо что-то твёрдое. Я с усилием восстановил все части тела в пригодное для  шевеления состояние и повернулся на бок. Лицом к окну. Внизу все четыре бабушки увлеченно стучали яйцами, сваренными вкрутую, о металлический ободок столика. Скорлупа с треском опадала кусками на столик и под него, бабушки  сыпали на очищенные белоснежные яйца соль и неторопливо их уничтожали. Били они скорлупу несогласованно, поскольку ели яйца с разной скоростью. Поэтому треск стоял долго. По моим подсчетам каждая бабуля слопала минимально по шесть яиц. Это был хороший, полноценный колхозный завтрак. Запахи желтка и белка висели под потолком, не смешиваясь. Петляя между ними, вился там же ещё и угнетающий мою психику тяжелый аромат копченой колбасы и сала. Мне очень хотелось спрыгнуть и моментально пресечь эту вакханалию чревоугодия. Ликвидировать смертный грех, растлевающий бабушек и  унижающий достоинство временно голодных. Правда, голодных во множественном числе не было. Есть хотелось только мне. Но вот почему? Я в жизни не страдал извращенной формой аппетита, обычно ел мало и не часто. Но, видно, повышенное желание наесться до упора диктовалось только отсутствием у меня еды. Это как с сигаретами. Пачка полная – куришь только по просьбе организма. Но если к ночи сигареты кончились, будешь страдать, искать по углам куцые чинарики, зажимать их с одного конца спичками и докуривать огрызок этот до последней крошки табака, обжигая губы. А потом опять побежишь искать другой окурок и радоваться, что он побольше. И не будет в тебе равновесия нервного пока не наберешь «долбанов» впрок, чтобы и утром, до открытия магазина, было чем с удовольствием отравиться.

Вот когда этот пример всплыл в сознании, я решил бабушек не трогать и дать им возможность сжевать всё и не треснуть.