От дороги и направо

Женщины в вагоне визжали и хлопали в ладошки. Огненное  представление, устроенное нефтяниками, смотрелось со стороны волшебно. Мужчины смотрели молча. Некоторые что-то бурчали неразборчиво или сдержанно покашливали, выражая этим далеко не восторженные чувства. Мужчина лет пятидесяти, стоявший прямо рядом с Натальей, всё время молчал. Мы ехали уже почти полчаса с приличной скоростью, а газовому фейерверку конца всё не было. Он посмотрел в окно вперед по ходу, отвернулся от окна и сказал нам с проводницей так, чтобы слышали все:

-Вон то черное, которое выше пламени – это сажа. Летит, куда ветер понесет. На сотни километров. А в ней всё самое мерзкое. От тяжелых металлов до других вредных химических соединений. Болеют люди вокруг этих фонтанов на много сотен километров в округе. Да и не растет ничего как надо. Всё  хлипкое и больное. Зато нефтяникам хорошо. Потому что государство у нас доброе и их не ругает. По фигу всё и государству. Лишь бы нефть качалась и продавалась. Вы уж извините, что я так специфично всё  объяснил. Я сам химик. Из Москвы. В Алма-Ату еду на ВДНХ. Мы там свои новые работы по неорганике показываем.Так что, я по-другому не мог рассказать. Профессия не позволяет.

Он попрощался со всеми, кто стоял в коридоре и, наклонив голову, ушел к себе в купе. Стало тихо. Мы ещё минут десять молча смотрели на пролетающие мимо черные трубы, украшенные сверху красотой неукротимых полыхающих фонтанов. В ладоши уже никто не хлопал.

– Ладно, Наталья, спасибо тебе за демонстрацию чудес наших советских. Потрясающее зрелище! – Я мягко тронул её за плечо. – Пойду спать. Если получится. Бабушки, наверняка, всё ещё жуют.

– Хочешь ещё чаю? – Наталья быстро достала подстаканник, воткнула в него стакан, налила из чайничка заварки и кипятка из бойлера. – А я тебе пирожок сэкономила. Валька из ресторана мне три штуки приносила. С ливером пирожок. Давай.

Я с удовольствием употребил пирожок. Выпил запашистый чай. Договорился с Натальей о том, что завтра она мне найдет точку, с которой можно получше рассмотреть диковинный мост, поцеловал ей ручку, что смутило её чуть ли не до слез. Потом пошел в свою нишу. Забрался, попытался о чем-нибудь хорошем подумать. Но не успел. Уснул мгновенно под шелест промасленной бумаги, в которую бабушки заворачивали  неизвестно какую по счету недоеденную до скелета курицу.

А как мне в ту ночь спалось! Какие сны про дом и Кустанай виделись! Не перескажешь. Да и не стоит. Я спал, смотрел приятные сны, бежало время, бежал поезд, бежала вместе с ними по правильному пути моя извилистая, но увлекательная жизнь.

Тем не менее, всё проходит. Прошли и сны. Я утро почувствовал сначала ушами, а уж после того открыл глаза. Странной была тишина. Она меня и разбудила. Да нет, рельсы под вагоном шуршали так же, колеса на стыках отбивали привычный ритм, тепловоз изредка выдавал веселый утренний свист. Но эти звуки не слышатся всем, кто к железной дороге привык. Они , если много и часто ездишь в вагоне, не воспринимаются ухом как посторонние, а чувствуешь их как, например, собственный кашель, обыкновенно и безо всякого желания вслушаться повнимательнее и поглубже. Меня же разбудило отсутствие посторонних раздражающих шумов, к которым я тоже вроде успел приспособиться. Я резко высунул голову из ниши. Точно: на нижних полках не было бабушек. Никто не бил яйца об столик, не прыгали стаканы в подстаканниках и никто не размешивал в чае сахар, вышибая ложками жалостный звон из тонкого стекла. Запахи колбасы, яиц вкрутую, сала и заветревшейся курицы, правда,  бабульки с собой захватить не смогли, но уже за то, что они исчезли сами, я сразу же мысленно поблагодарил и самих бабушек, и высшие силы, которые не дали им проспать свою станцию.

Мне захотелось выкарабкаться из ниши и лечь во весь рост на нижнюю осиротевшую полку с несвернутой постелью и тремя забытыми в суматохе карамельками в розовых обертках. Я бы там раздвинул на прежние места кости свои, да и душевно бы облегчил свой позорный статус живого багажа из ниши для чемоданов. Бабушки, родственницы, несомненно,  унесли с собой  генетически зверский, нечеловеческий свой аппетит вместе с недожеванными продуктами беспрерывного питания, чем облегчили-таки  мои  скрытые страдания голодного, но живого пока человека, который душил стойкое желание поесть сигаретами «Прима».