От дороги и направо

Я вылез из окна по плечи и стал смотреть вниз, туда, где колёса. Они были на месте. Крутились. Но рельсы не просматривались. То ли колесо наезжало на них быстрее, чем фокусировался глаз, то ли рельсов на мосту не было. По крайней мере, не было шпал. Точно. На чем лежали рельсы, знали только те, похоже, кто работал на мосту. Мой вагон парил над Волгой! Я сосредоточился и выключил из поля зрения боковые укрепления, высокие и массивные. Они отражали и усиливали стук колёс, но уже не мешали видеть под собой реку. Потом я заткнул уши пальцами и стал как натуральный орёл разглядывать в относительной тишине картину, написанную природой на этом куске планеты. Вагон бесшумно долетел до середины Волги и вдруг мне показалось, что время замедлило бег свой неистовый. Справа по течению под мостом медленно плыл большой и красивый речной теплоход. У него было две палубы и на верхней сновало много пёстрых туристов. Они задирали головы вверх и смело наблюдали, как с громом, хоть и без молний, над кораблем пролетает страшный, если глядеть снизу, длинный и тяжелый кусок металла. От дальнего берега отчалил большой паром и, спотыкаясь о поперечные волны, скучно побрёл к Зеленодольскому берегу. Рыбаки в лодках снимали шляпы, панамы, кепки, носовые платки, завязанные углами в узлы, размахивали ими вслед грохоту и скрежету чугуна и стали. Видно, это такая традиция у рыбаков. Не первый же наш поезд они увидели. Ритуал, наверное, как-то улучшал клёв. Я перестал замечать и колеса вагонные, и мощные продольные несущие балки, даже поперечных стальных перемычек уже не видели глаза. Только Волгу, маленькие волны, редкие воронки, ввинчивающие в дно всё, что в них заносило. Видел речные подъемные краны на баржах-платформах, снимающие с больших катеров круглые тюки и ящики в сетках. И у меня, как у настоящего хищника-орла, мелькнула мысль – спикировать вниз к волне и выхватить из неё отслеженную с высоты своего полета рыбину. Эх, лететь бы так да лететь! Романовский мост был чудом техники и архитектуры. Потрясающе, что на такие чудеса были способны люди мастеровые почти семьдесят лет назад.

Внезапно время щёлкнуло и рвануло вперед, догонять себя же. Я вынул пальцы из ушей и, оглушенный гулом ферм, вынырнул с вольного простора в купе.

– Ну? – спросила Наталья. – Видел волю откуда её птички видят? Хотел бы птицей стать?

– Смотря какой птицей. – я усиленно пробовал вернуть волос, вставший дыбом, на законное его место в бывшей прическе. – Гусем, к примеру, не хотел бы. Это ж надо каждую осень всё бросать. Работу, маму с папой, друзей, и чесать на юг согласно инстинкту. На своих двоих крыльях. Потом обратно. А жить когда? Вот орлы не летят на юг. Но до орла я пока не дотягиваю.

– Да ладно тебе! – она улыбнулась, намочила мне волос горячей водой из бойлера и причесала гребнем. – Пусть так лежит волос. Сохнет пусть. Ты, парень, уже орел. В зеркало хоть смотришь иногда? Только пока молоденький, необлётанный. Подрастешь – сам поймёшь, что орел. Ты вон грязный сейчас и обтрепанный. Хуже гуся из лужи. А отмоешься, переоденешься да подрастешь лет на пяток – орел из тебя будет, я те дам!

– Мне вообще-то двадцать восемь. Подрос вроде, – мне стало неловко. Взрослый ведь мужик, а принимают за  пацана-малолетку. Я глянул в зеркало и молча вышел из проводницкой каморки.

– Обиделся что ли? – крикнула вслед Наталья. – Ну и зря. Вы мужики, после тридцати пяти – мужики. Это нормально. Природа так сделала. Не злись.

Я подошел к своему купе, но заходить не хотелось. Стал глядеть в окно.

После Волги пошли мелкие, круглые и длинные озерца с крохотными островками. Озерца затянуло тиной и они отсвечивали зелёным. На островках лохматились под ветерком березки невысокие, по берегам росли ракита и тальник. Между ними паслись коровы с выменем до самой травы, козы и почему-то только белые куры с алыми как кровь гребешками. В стороне от коров бегали добрые на вид маленькие и большие собаки, не помнящие своих пород, а по-над бережками, под тальником играли в карты мужички без маек, в закрученных до колен штанах и босые. Была среда. Рабочий крестьянский день. Перед окном мелькнула большая табличка на столбе: «Пос.Нижние Вязовые». Посёлок просматривался насквозь. Он был ниже железнодорожной насыпи. По пяти улицам ходили люди с ведрами, лопатами и топорами. Ездили тракторы «Беларусь» бесцельно и хаотично, что-то пылило за поселком. Наверное, там был ток зерновой. Или кирпичный заводик. Жизнь у реки уводила людей работать на реке. В поселке оставались те, кто Волге был не нужен. Промелькнула деревенька, пошли поля пустые, скошенные, холмы, овраги. Нормальный российский ландшафт. Я глядел на эту бегущую, но не меняющуюся картинку, и тосковал по нашей степи. С ковылём, разнотравьем,  шампиньонами вдоль проселочных дорог и куропатками, вылетающими низко над степью из гнезд, уводя опасность для малышей за собой.