От дороги и направо

– Вот и сходил, блин, за хлебушком! – сказал я вслух и огляделся. Путь, по которому я вошел в лес, выглядел девственно нетронутым. Будто и не шел я там, а сверху пролетел. Теперь надо было повернуть налево и ломиться дальше. Как запланировал. Я глотнул воды. Взял с земли ветку-палку, чтобы хоть как-то раздвигать перед собой траву. Сфотографировал всё подряд вокруг и вверх, сунул камеру в портфель, сказал несколько неприличных для человека с двумя высшими образованиями слов, энергично выдохнул и поплёлся влево. В голове крутилась фраза из песни Высоцкого: «А мужик, купец и воин, попадал в дремучий лес. Кто зачем, кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез». Ну, я остановился на том, что полез не с перепою и не сдуру. Правда, легче от этого продираться дальше не стало. Но и выхода другого не было. Как и куда теперь идти назад можно было уточнить только у нечистой силы. Но её, блин, в тот день рядом не было. Поэтому я ещё раз высказался о ситуации не по цензуре и как бульдозер попёр как бы влево. Посмотрел на часы. И с изумлением отметил, что шарахаюсь я по муромским дебрям уже третий час. Надо было выковыриваться на волю. Радостные и необычные ощущения от прогулки, вёдрами выливающие из меня адреналин, я (слава моей спортивной подготовке) вроде получил в полном комплекте.

Но вот этот поворот налево сделал я напрасно. Лучше бы пошел обратно. Ну, помнил ведь, где был затылок, когда пёрся сюда… Надо было просто развернуться и на место затылка поместить физиономию. А потом шевелить ногами строго прямо. И, возможно, испытав ещё раз те же ощущения, на свет бы я вынырнул. Только в этом случае мне даже самому себе было бы стыдно рассказывать, что я ходил по непролазному муромскому лесу. Значит, надо было достойно завершить эту мучительную прогулку, чтобы хоть и не героем, а нормальным, не очень трусливым мужичком, появиться дома. Там ведь обязательно душу из меня вытряхнут, но заставят рассказать про все приключения. А врать я не любил и не стал бы. Поэтому взял портфель в левую, палку в правую, штаны закатил выше колен, чтобы не разорвать о травы, похожие на иглы дикобраза, и  медленно, раздвигая перед собой узенькую полоску, внизу которой возле корней трав проглядывала коричневатая, будто солнцем пожаренная земля. В эту прогалину я медленно и осторожно ставил ногу, раздвигал следующую полоску и помещал туда ногу вторую. Попутно руками, утяжеленными портфелем и палкой, я  разводил в стороны тонкие сухие и живые отростки больших деревьев. Через поваленные стволы не прыгал, даже не переступал, а обтекал их как волна случайный камень.

И пошло движение! Почти без травм и гадких  неожиданностей  вроде пухлых, пустых внутри невысоких грибов серого цвета, на которые не стоило наступать. Когда его раздавишь, раздается глухой хлопок и вокруг сантиметров на тридцать разлетаются липкие розоватые тонкие пластинки. Они приклеиваются ко всему намертво. Ни отодрать, ни соскоблить. Левая нога моя так и смотрелась. Будто я родом из авторитетного индейского племени, где все разрисованы аляписто и бессмысленно как стены в общественном солдатском сортире.

Вот так успешно полз я вперёд или вбок. Точно не скажу. Но не назад – определенно. Число метров, а, тем более, километров, которые остались за спиной, посчитать было невозможно, а пытаться угадать – глупо. За час я мог прорваться на целый километр примерно. А за два следующих – метров  на двести. Я читал давно уже, что вокруг Амазонки и где-то в Камеруне джунгли такие, что все, кто лезет в них по делам, прорубают себе дорогу короткими мечами или топорами с широким лезвием и длинной ручкой. И что никакой дурак  в одиночку туда не пойдет, хоть руби его на мелкие части тем же мечом перед первым деревом джунглей. Сколько там народа пропало, и не считает уже ни одно правительство. И мне подумалось, что надо бы сюда, под Муром, затащить в местную русскую чащу амазонских лихих парней и затолкать их уговорами хитрыми в самые дремучие места. Думаю я, что присвоили бы они через месяц слепого блукания по буреломам и лесным болотцам муромских дебрей  если не первое, то хотя бы третье, почетное, место. Как почти непроходимым и погибельным местам на Земле.

Я уже накатал ритмику своего продвижения по непролазным кущам, успокоился, два раза прикладывался на ходу к прянику и бутылке, в которой воды почти не убыло, что-то насвистывать стал. Вошел в себя, значит. Главное, что не было испуга заблудиться, потеряться и дать дуба под вековой сосной без оркестра, трогательных речей и слёз родни. Я уже и не пытался определять север по мху на стволах. Мох был со всех сторон. Да я, собственно, и не задумывался перед лесом, откуда я вхожу – с юга или с востока.

Вот тогда я целиком пришел в себя и восстановился морально, физически и укрепился в мысли, что я, возможно, и не герой. Но мужчина, достойный уважительного поцелуя английской королевы, Как доблестный покоритель дикой природы и первооткрыватель заповедных мест, на которых ещё не стояла ничья  нога.